Особенно,... 
27 
– Органы безопасности не одобряли некоторые симфонии Прокофьева?
– Не совсем так; но раз уж вы заговорили о музыке, да, действительно, программы Второго международного конгресса джаза были подвергнуты строгой критике.
– А я считал, что партия положительно относилась к джазу, это ведь подлинный голос угнетенного народа, терзаемого международным капиталом.
– Верно. И об этом неоднократно упоминалось. Но поскольку один из угнетенных исполнителей оказался редкостным индивидуалистом, да к тому же министр культуры слишком уж заботилась о его благосостоянии, то можно сказать, что делу социализма это приносило явный вред.
– Понятно! – Пожалуй, за этими закругленными формулировками все же скрывалось некое рудиментарное чувство юмора. – Ну и что дальше?
– А дальше то, что личные амбиции министра культуры были сочтены опасными и антисоциалистическими. Ее пристрастие к импортным продуктам и товарам было признано декадентским и противоречащим духу социализма.
– И пристрастия к импортным музыкантам?
– И это тоже. И честолюбивые замыслы самого Президента относительно своей дочери, согласно предварительным заметкам к заключительному докладу, который пока еще не обнародован, также были признаны наносящими вред государству.
– В самом деле? – Это уже интересно. К Уголовному делу номер один все это имеет мало отношения, однако очень интересно. – Вы имеете в виду, что она была убита по распоряжению Отдела внутренней безопасности?
– Нет.
– Какая жалость.
– У меня нет никаких доказательств.
– Но допустим, вы обнаружите такие доказательства.
– В этом случае я, разумеется, передам их вам.
– А скажите, генерал, в какой степени действия Отдела внутренней безопасности находились в те дни под контролем?
Ганин немного подумал.
– Я полагаю, настолько же, насколько и всегда находятся. То есть я хотел сказать, находились. В одной области – строгий контроль и подробная отчетность. В других – детальные отчеты не требовались, лишь общее одобрение оперативных действий. А в особых случаях ОВБ действовал исходя из своего собственного понимания оптимального обеспечения государственных интересов.
– Вы полагаете, они могли кого-то убрать?
– Да, конечно. Не так уж часто, насколько нам известно. И не очень многих.
– А с отпечатками пальцев, разумеется, как всегда дефицит?
– Так точно.
Солинский понимающе кивнул. Отчеты рассыпались в пыль. Отпечатки пальцев стерты. Тела давно отправлены в крематорий. В свое время каждый знал и понимал, что происходит. Но когда такие люди, как он, пытаются выстроить целую цепь обвинений против человека, заправлявшего всем механизмом в те времена, получается, что ничего подобного никогда не случалось, а если что и было, то было в порядке вещей, и потому почти простительно. Время свихнулось, но люди сговорились считать безумие нормой.
А поскольку каждый знал, что происходит, значит, каждый молчаливо поддерживал происходящее. Или это слишком уж изощренно? Приписывать вину каждому – это уже другой, более современный сговор. Нет, поди молчали главным образом из страха. Вполне объяснимого страха. И неотделимая часть его теперешней ежедневной работы, которую люди смотрят по телевидению, – помочь этим людям побороть страх, убедить их, что страх этот уже не вернется.
_______________
Стойо Петканов усмехался, садясь в «ЗИЛ», который подогнали для него к ступеням здания Народного суда. Он-то ездил на «мерседесе», по крайней мере в последние годы. Та «Чайка», которую они ему предоставляли до сих пор, тоже вполне годилась, только тормозила туговато. А вот сегодня под каким-то предлогом ему пригнали этот паршивый «ЗИЛ» образца шестидесятых. Ладно, этим его не возьмешь. Пусть хоть джип присылают – настроение у него от этого не станет хуже. Важно то, что происходит в суде. А там у него сегодня выдался удачный денек. Ну и погонял же он сегодня этого тощего лупоглазого интеллигентика, которого они напустили на него! Старая лиса заставила их сегодня поплясать под свою дудку.
Устраиваясь на непривычном сиденье «ЗИЛа», он стал делиться своими соображениями с охраной.
– Со старой лисой, – начал он, – дело обстоит так…
Резкий стальной выкрик трамвайных тормозов. Трамвай, идущий по бульвару, вдруг остановился. Остановился и «ЗИЛ». Ну что ты скажешь, все у них ломается. Даже автобусов водить не могут. Он вгляделся в толпу за расставленными кое-как барьерами. Что-то их уж слишком близко подпускают, подумал он; куда ближе, чем когда-то к его «мерседесу».
27 
