Последние отзывы

  99  

Он был вне себя, и военачальники старались оттащить его. Но ничто не помешает человеку идти навстречу гибели, когда пришел его час.

«Зачем ты приглашаешь на обед, если больше не выносишь свободных людей, говорящих то, что они думают?» – спросил он.

Александр схватил яблоко с блюда, швырнул его в Клита и попал в лоб.

«Ну что ж, сын Амона, – не успокаивался Клит, – Верь всему, что наговорили тебе в угоду, чтобы понравиться бараньей голове! Ты можешь думать, что ты чей угодно сын, это не мешает мне знать, что ты родился от женщины и мужчины, такого же, как мы все. Тебя вскормила молоком женщина, моя сестра; может быть, ты забыл об этом! В тебе не было ничего божественного, когда ты едва стоял на ногах, и я тебя брал на руки. В конце концов, кто-то должен был сказать это, и ты сегодня услышал больше правды, чем могли бы сказать тебе все оракулы мира».

Это было не что иное, как драма оскорбленной любви, и слова Клита приобретали непоправимое значение. Александр был не в силах дольше терпеть и вырвал копье из рук стражника. Гефестион, Птолемей, Пердикка, Леоннат и сам старик Лисимах схватили царя и сдерживали его, умоляя успокоиться и не обращать внимания на пьяного Клита; им удалось вырвать у него копье. Лицо Александра налилось кровью и он истошно закричал, что с ним обращаются, как Бесс с Дарием; он приказал дать сигнал тревоги, и поскольку трубач медлил, Александр вырвался и свалил его ударом кулака; затем распорядился очистить зал и, подобрав с полу копье, бросился за Клитом, которого тащили в коридор.

«Где этот предатель?» – кричал он.

Клит выскользнул из рук друзей, раздвинул занавеску и, устремившись назад, крикнул с вызовом: «Клит здесь, вот он!». Это были его последние слова.

«Отправляйся к Филиппу, Пармениону и Атталу», – закричал Александр и бросил копье.

Клит рухнул, копье пронзило ему грудь, и слышно было, как вибрировало деревянное древко.

Опьянение и ярость Александра сразу исчезли, и на смену пришло отчаяние. Он бросился к Клиту; Клит был мертв. Тогда он вырвал копье из сердца друга, прислонил его древком к подножию стены, направив окровавленное острие себе в грудь. Пришлось его обезоружить.

«Нет, нет! – кричал он. – Я не имею права на жизнь после такого позорного поступка».

Он бросился на пол, бился лбом о плиты и, раздирая лицо ногтями, рыдал и стонал: «Клит, Клит, Клит…».

Три дня подряд он не ел, не пил, не спал, не умывался. Он попросил принести тело Клита в свою комнату и заперся с ним. Целыми часами он повторял: «Твоя сестра вскормила меня, ты держал меня на руках, два твоих племянника умерли за меня в Милете, ты спас мне жизнь. Я чудовище, дикий зверь!».

Он бил кулаками о пол, уткнувшись в него лицом, и никому не отвечал. Каждый как мог старался урезонить его. Каллисфен, вдохновленный Аристотелем, произнес длинную речь о нравственности. Философ Анаксарх, бывший среди его гостей, обошелся с ним строже и сурово сказал ему, что если он хочет быть выше человеческих законов, то должен быть смелым в поступках и прекратить этот жалкий спектакль, в котором он выставляет напоказ свое раскаяние. Александр не хотел ничего слышать. Пришлось мне самому прийти к нему, напомнить о предсказаниях и открыть ему мое давнее видение. Александр был еще ребенком, а я уже знал, что он убьет Клита. Мне это открылось сразу, как только я увидел их вместе. «Случившееся было неизбежным и предопределено судьбой еще до того, как родился ты и родился сам Клит», – сказал я ему.

Только тогда Александр согласился подняться и его скорбь утихла. Но таким как прежде он больше никогда уже не был. «Какое бы большое несчастье не свалилось на меня, – говорил он, – оно не сможет искупить это преступление».

Странно, что искупление вины он начал с других убийств; своеобразная логика раскаяния заставляла его обращаться с обидчиками не менее жестоко, чем он поступил с Клитом. Так он чтил память жертвы.

А в далекой Пелле Олимпия прятала во дворце юношей, чтобы избавить их от армии, и в свободное время интриговала против Антипатра. Она восхищалась победами и подвигами своего сына и по-прежнему приходила в восторг от мысли, что родила бога.

IX. Полубоги

Беда полубогов не столько в том, что они устают от подвигов, сколько в невозможности понять и принять для себя тайну двойственности своей природы. Это настолько сильно в них, что уверенность в своей божественной сущности приходит к ним только тогда, когда люди, внешне похожие на них, признают за ними превосходство и силу влияния, данные им свыше. Чтобы сохранять эту уверенность, им требуется постоянное и добровольное желание других оставаться в тени. Они достаточно безразличны к людям, и, тем не менее, сомнение, высказанное кем-нибудь вслух, порождает сомнение в них самих, а этого не терпит их божественная природа.

  99