17 
Он спросил, какое имя дали ребенку.
«С твоего согласия, повелитель, – ответил гонец, – его назовут Александром, как первого из твоих, ныне покойных, братьев, и как его дядю, царя Эпира». – «Таким образом, все семейство будет довольно… Пусть принесут вина для возлияния в честь моего сына… и его отца,» – сказал Филипп, переводя взгляд на Солнце и показывая этим, что воспринимает это известие благосклонно.
И вскоре его целиком поглотили мысли о том, как устроиться в новой крепости и продолжить завоевания.
XI. Пожар в Эфесе
Однажды, спустя некоторое время после рождения Александра, когда я находился в святилище Афитиса, где вместе со жрецами Амона изучал расположение звезд, чтобы узнать будущее, в дверь постучал один человек. Прежде мы никогда не видели его; на нем были длинные одежды, какие носят в Азии, и с виду он походил на богатого путешественника.
Он сказал, что сам он из Милета, что в Карии, по ту сторону моря, но прибыл из Эфеса, куда призвали его дела: он был торговцем. Он сообщил нам, что жители этой земли пребывают в большой печали, так как в шестую ночь этого месяца огромный храм Артемиды, средоточие их веры, был опустошен пожаром и разрушен до основания.
«Поскольку я направлялся в ваши края, эфесские жрецы поручили мне передать вам это послание. Они сказали, чтобы я передал слово в слово вот что: „Этой ночью в мире зажегся факел, пламя которого охватит весь Восток“. И еще они поручили другим вестникам, направлявшимся в разные страны, сообщить эту новость».
Затем милетец распрощался с нами, и мы провожали его взглядами, пока он удалялся по дороге, извивавшейся среди окружавших святилище дубов.
Он уже исчез из вида, а мы все еще пребывали в молчании (10).
XII. Стрела Амона
Боги все время загадывают людям загадки; люди же, дабы постичь их смысл, прибегают к помощи вещунов, однако боги, забавляясь, и вещунов сбивают с толку.
Когда я пришел к Олимпиаде, чтобы сообщить ей предсказание эфесских жрецов, она, подведя меня к колыбели, спросила: «Как объяснишь ты, вещун, этот знак?»
Сначала я не понял, что она имеет в виду. Я увидел грудного ребенка с белой кожей, чья круглая головка была покрыта светлым пушком, немного отливавшим рыжиной; на лбу, над бровями, виднелись два маленьких бугорка. С восхищением смотрел я на эти признаки будущего властителя мира. Вид новорожденного ребенка, чей образ составлен заранее и чья судьба вычислена по расположению звезд, – такого маленького, похожего на всех остальных детей, не может не привести в некоторое замешательство. В ходе планет мне виделась меньшая тайна, нежели в этом хрупком живом существе, еще бессознательном.
Ребенок открыл глаза и посмотрел на меня. И тут я увидел, что глаза у него разного цвета: левый – голубой, а правый – карий.
«Я не знаю, что это может означать, – сказал я Олимпиаде. – Ни обучение в храмах, ни книги ничего не открыли мне по этому поводу. Я могу лишь сказать тебе, что ребенок, который с самого своего рождения озадачивает вещуна так, что ему нечего ответить, без сомнения, превзойдет в славе своей самого вещуна. И всю его жизнь каждый, на кого он посмотрит, будет озадачен тайной его глаз, и подчинится ему, так как, пока люди будут изумляться и пытаться разгадать его тайну, он сможет в некоторой степени оказывать на них влияние».
Тем временем Филипп по-прежнему находился далеко от Пеллы, в которой не показывался уже полтора года. Жизнь его проходила в сражениях и завоеваниях, составлявших, казалось, единственную его отраду. Он нимало не спешил увидеть сына, которого произвела на свет его молодая жена. Впрочем, ему уже не в первый раз довелось стать отцом. От одной женщины с севера страны по имени Одата, скрашивавшей его ночи в те времена, когда он воевал со сторонниками своей матери в горах Линкестиды, у него была дочь Кинна: ей к тому времени исполнилось три года и она воспитывалась в Гинекее. Филипп никогда о ней не заботился. Свою наложницу Арсиною он быстро выдал замуж за одного из своих командиров по имени Лагос, сделавшего блестящую карьеру не столько из-за своих личных достоинств, сколько из-за этой женитьбы. Первенца Лагоса и Арсинои, названного Птолемеем, все считали сыном Филиппа.
Последний, когда женщина ему надоедала, сразу же переставал интересоваться ребенком, которого прижил с нею, а поскольку он часто менял привязанности, то обычно ребенок, едва успев родиться, уже не интересовал его.
17 
