187 
Петр — вот кого напоминал Рэй, большой, грубоватый, простой и честный; никакое зло не подкрадется к нему незамеченным. С ним надежно и спокойно.
— Тот парень еще думал, что умеет летать?
— Точно. Был у него такой фокус, которым он дурачил людей: заставлял их поверить, а потом и себя убедил, что умеет летать.
Майк вспомнил фильм, где маг в красном плаще взбирался на вершину своей башни, чтобы прыгнуть с нее, актер еще такой жутковатый, нос крючком. {427} Не это ли кино припомнил Рэй, назвав его историей?
— Чтобы Сэм победила, Майк, ты должен ее поддержать. Крепко поддержать.
Майк вырулил на дорогу к Дальним горам. Опять заморосило.
— Нужно, чтобы Сэм была с нами, — сказал Рэй, глядя прямо перед собой. — Чтобы отныне она была именно с нами. Мы приложим все силы и средства, чтобы помочь тебе в этом. Обещаю.
В домике Пирса Сэм подтащила к себе пластиковый рюкзачок. Не вылезая из-под грубого прокуренного одеяла, она повернулась на бок, открыла рюкзачок, сунула руку в его темные недра, порылась в своих одежках и дотянулась до стеклянного шара, который тайком взяла из дома. Коснулась его, а потом пальцы сомкнулись, словно тот сам заполз к ней в руку; холодный, круглый и бурый, он приветствовал ее: живое существо, сокрытое среди неживых. Даже Брауни на самом деле неживая. А он — еще как.
Она забрала этот шар из комода, стоявшего в аркадийской гостиной, потому что мама и папа собирались идти в суд, и могло так случиться (при ней помалкивали, но она сама себе так сказала и увидела в этом смысл), что она будет жить с отцом в другом доме, а она не хотела расставаться с шаром. Сэм вытянула его на свет, падавший из окна. Если наклонить голову в одну сторону, то блик света из окна в центре шара двигается в другую.
Куда они все делись? — недоумевала она. Может, из этих комнат в другие, которые отсюда не видны.
Она подумала о зеркальном отражении комнаты: насколько хватает глаз, очень похоже на здешнюю комнату, но что там дальше — непонятно; {428} в двери виден коридор, но он уходит далеко, и что с ним происходит, никто не скажет; может, на зазеркальной улице все не так, как у нас, а по-другому. А вдруг дом на самом деле не продолжается, а кончается, сворачивается, оказывается меньше, чем думалось, слишком маленьким для тебя, — и сужается, точно глотка.
Глава пятая
Джон Ди отложил в сторону кварцевый шар цвета кротовой шкурки, первый из камней, в которые прозирал Эдвард Келли, и последний, в который будет смотреть он сам. Ди завернул кристалл в шерсть, открыл обитый железом сундук, чтобы там спрятать, и обнаружил, что за время его отсутствия среди бумаг завелись мыши: четыре, нет, пять розовых малышей, меньше фаланги пальца, жались друг к другу в гнезде, сооруженном из загаженных рукописей. Бедные голыши. Ему надо решить, как жить теперь. Он выехал из Праги богачом, а в Англию приехал нищим, с женой и детьми на руках: голодные рты, которые он больше не мог кормить обещаниями духов.
Проехав герцогство за герцогством всю Германию на своей парусной карете — без лошадей, потому что он подарил прекрасную венгерскую упряжку ландграфу Гессенскому в обмен на право проезда по его земле — ночами главным образом, чтобы не беспокоить жителей, которых уже приучили бояться всего непонятного; дети спали, а паруса тихо похлопывали на укрощенном ветру, — доктор Ди остановился в Бремене. {429} Несколько месяцев жил там, платил за жилье, читал, писал и встречался со многими учеными докторами, среди которых был и Генрих Кунрат {430} , и всем говорил: да, творится новая эпоха, и создаваться она будет нашими силами, а не чьими-то еще; так, значит, пора готовить инструменты. Он раздавал все, что требовалось, все свое достояние, он позволял брать все, что казалось им полезным из его безделушек.
Из Праги не приходили вести от Келли. Наконец Ди заплатил за переправу через узкое море и привез семейство в Англию. Его огромная карета стояла в Бремене, запертая в конюшне; мачту с нее сняли, однако о повозке не забыли. Двадцать лет спустя люди еще рассказывали, как проезжала она под их окнами — грохотали по булыжнику обитые железом колеса, но подковы не звенели, словно карета свободно катилась с горы. Кое-кто и видел ее; ученые, наблюдавшие на башнях вместе с Гермесом Триждывеличайшим Большую Медведицу {431} , узрели из высоких окон картину, верно, вызванную к жизни их тайными занятиями: то ли залитая лунным светом дорога превратилась в реку, то ли… Кроме того, ветра не было, ни малейшего дуновения, — записал один из них; карету словно влекла память об иной ночи, когда ветер действительно дул. Двигалась повозка очень быстро; когда мудрецы выбегали на дорогу, ее уж и следа не было.
187 
