39 
Прозвенел первый звонок. Подруги Мицуру уже не было видно. Начинался классный час. Мы заторопились в кабинет. Но я так и не поняла, за что они травили такую симпатичную девчонку.
— Но почему они выбрали тебя?
— Потому что моя мать явилась в школу на день открытых дверей и на попечительском совете сказала речь. Мол, я страшно рада, что моя доченька влилась в дружную семью системы Q. Она всю жизнь об этом мечтала. Я надеялась, что ее примут с первого класса. Не получилось. И все же моя мечта сбылась: хоть с седьмого класса, но дочь поступила в вашу школу. Она так старалась, и, как оказалось, не зря. Прошу вас принять мою доченьку в вашу семью. Будьте друзьями!.. Вот такая речь. Вроде бы ничего особенного. Однако буквально на следующий день из меня сделали мишень. Утром, войдя в класс, я увидела на доске карикатуру на мою мать. Ее изобразили в кричащем красном платье со сверкающим бриллиантом на пальце. Сбоку красовалась надпись: «Член дружной семьи системы Q.». Стало ясно, что в эту самую семью мне не пробиться. С первого класса или с седьмого, без разницы. Шансов — ноль.
Я вспомнила, какое лицо было у матери Мицуру. Лицо смирившегося человека, отбросившего всякую аффектацию и напыщенность. Затеянная одноклассницами травля ранила не Мицуру, а мать. Наверняка та не подозревала, что в этом маленьком сообществе существует строгое классовое деление, которое не дано сломать никому. А когда заметила, было уже поздно. Ей ничего не оставалось, как отдать дочь на съедение. И хотя Мицуру оказалась молодчиной — пережила это, светлая голова, мать не получила шанса оправиться от случившегося. И на попечительском совете, наверное, больше не показывалась.
— Все понятно.
— Что тебе понятно?
Мицуру впервые посмотрела мне в глаза. Ее лицо, порозовевшее в тени красного зонтика, лучилось счастьем. Во всяком случае, мне так показалось.
— Про твою мать.
Я хотела добавить, что понимаю, почему ей стыдно за мать, но, увидев, как нахмурилась Мицуру, промолчала.
— Извини… У тебя же сегодня твоя умерла.
— Ничего. Все равно расставаться бы пришлось когда-нибудь.
— Круто! Ты просто молодец!
Мицуру весело рассмеялась. Мы обе почувствовали, что между нами возникло некое светлое чувство, которое нас связывало и было понятно только нам двоим. С того дня я нежно полюбила Мицуру.
Опередив замешкавшуюся подругу, я вошла в класс и поискала глазами Кадзуэ. Бледная и напряженная, она сидела, уставившись на доску. Увидев меня, поднялась и неуклюжей вихляющей походкой подошла к моему столу.
— Привет! Вот хочу сегодня завести разговор на свою тему.
— Да? Желаю успеха, — без энтузиазма откликнулась я, вытирая носовым платком вымокший под дождем портфель. В душе я вздохнула с облегчением, что успела на представление, которое должно было сейчас начаться.
— Ты тоже скажешь чего-нибудь?
Кадзуэ вперилась в меня маленькими глазками, окаймленными черными ресницами. Глядя на нее, я чувствовала, как во мне закипает злость. Вот идиотка! Чего она добивается? Чтобы ее затравили?
Ей и без того в этой школе тяжело придется, а она еще на рожон лезет, как сопливая девчонка. Но останавливать ее я не собиралась. Потому что чем глубже она во все это залезала, тем больше мне хотелось, чтобы наша с Мицуру жизнь складывалась по-другому. Скажете, это не очень прилично с моей стороны? Но что поделаешь, если мир вокруг меня так устроен.
— Конечно. Я тебя поддержу, — заявила я, покривив душой.
Кадзуэ облегченно вздохнула, глаза ее засверкали.
— Отлично! А что ты скажешь?
— Скажу: все так и есть, как ты говоришь. Как тебе?
— Тогда я начну, а ты потом руку поднимешь, да? — Кадзуэ обвела одноклассников беспомощным взглядом. Новенькие на своих местах изображали прилежность в ожидании учителя. В задних рядах шепталась каста.
— Ладно.
Успокоенная, Кадзуэ направилась к своему месту, не подозревая, что я вовсе не собиралась ее поддерживать. Ведь она сама, по собственной дурости, заварила эту кашу — полезла в группу поддержки и получила по зубам. Интересно, что она сделает, сообразив, что я ее предала? Вставляя в автоматический карандаш грифель, я с нетерпением ждала этого момента.
Но вот отворилась дверь, и на пороге появилась классная — старая дева близко к сорока. Она преподавала у нас классическую литературу. В классе ее прозвали Бутончиком. Она всегда ходила в хорошо сшитых костюмах — синем или сером — и блузках с белым воротником, с тонкой ниткой жемчуга на шее. Мертвенно-белые щеки без всяких следов косметики, в руках неизменная записная книжка, обтянутая темно-зеленой кожей. Разумеется, она училась в Q. с самого начала, окончила в этой системе университет и очень гордилась полученным воспитанием и образованием. Кадзуэ метнулась к своему столу. Я не сводила с нее глаз.
39 
