Особенно,... 
148 
Несколько секунд Регги не спускал с Клейнберга испепеляющего взора.
— Доктор, я ни о чем не собираюсь ей говорить и расстраивать ее, потому что не верю вам. Я отказываюсь верить в то, что вы лучше разбираетесь в этом случае, чем истинные светила в области медицины.
Клейнберг подавил в душе вспышку гнева и постарался говорить прежним тоном:
— Я здесь не для того, чтобы вести дискуссии по поводу моего диагноза. Мой долг — предупредить вас, что вашей жене будет очень плохо. Вам еще не поздно что-то предпринять. Вы можете отвезти жену в Париж или, если предпочитаете, в Лондон, с тем чтобы воспользоваться последними достижениями хирургии. В Париже у меня есть коллега — доктор Морис Дюваль, тоже специалист в этой области, добившийся выдающихся успехов в совершенно новом направлении хирургии, включающем генную инженерию. Не знаю, готов ли он применить эти методы на человеке, но если готов, то миссис Мур попадет к самому лучшему специалисту и получит шанс выжить. Я даже позвонил доктору Дювалю перед ужином, чтобы выяснить, может ли он взяться за этот случай. Мне сказали, что он сейчас находится за пределами Парижа, но возвращается завтра утром и обязательно мне перезвонит. Согласившись на хирургическое вмешательство, миссис Мур может получить шанс.
— Получить шанс? — Регги был вне себя от негодования. Он с трудом удерживался от того, чтобы перейти на визг. — Шанс на что? Да неужели вы в самом деле не знаете, что моя жена полностью исцелилась здесь, в Лурде, исцелилась чудесным образом и сейчас совершенно здорова? Где бы она ни появилась, ее встречают аплодисментами. Ее встречают как женщину, на которую снизошло новое чудо. А если ей сделают операцию, она станет такой же, как любая другая. Она станет никем! Стоит отказаться от чуда, и она обратится в прах. Я тоже обращусь в прах! Мы потеряем все, потеряем свой бизнес, все свои сбережения до последнего пенса!
Клейнберг холодно смотрел на англичанина.
— Мистер Мур,— произнес он, взвешивая каждое слово,— вопрос сейчас не в том, коснулось ли вашей жены чудо или не коснулось. Вопрос в том, будет ли у вас жена вообще.
Регги аж взвился:
— Насчет этого не извольте беспокоиться! У меня есть жена. И будет впредь. Любому специалисту известно, что она вылечилась. Любому, кроме вас. Влиятельные лица найдут кого-нибудь вместо вас и выдадут Эдит нормальное свидетельство. Вам все равно не поверят. Они не в состоянии вам поверить. Потому что знают… Знают о вашем… О вашей сути…
— О моих религиозных убеждениях,— подсказал ему Клейнберг.
— Они не поверят вам, потому что вы безбожник.
— Боюсь, мистер Мур, вы слишком твердолобы для моих доводов. Я бессилен вам что-либо втолковать. Если бы это мне удалось, вы бы поняли, что дело тут не в религии, а в науке.
— Нет, дело как раз в религии! — взорвался Регги.— Спасение моей жены — это самое настоящее, чистое чудо. И какому-то некомпетентному врачу не под силу изменить этот факт. Доброй ночи, доктор Клейнберг. Хотел бы вас поблагодарить, да не за что.
Он резко повернулся всем своим бочкообразным телом, поднялся и возмущенно затопал прочь по улице.
Клейнберг остался неподвижно сидеть, размышляя. Ему было искренне жаль несчастную леди из Лондона. И если ее мужу нет никакого дела до ее здоровья, то это не отменяет личный долг врача перед пациентом. Необходимо что-то противопоставить смертельному заболеванию. Завтра он непременно займется этим. С завтрашнего дня он берет все в свои руки.
Клейнберг взял остывшую чашку с чаем. Ему срочно требовалось выпить. Но чай тут не годился. Нужно было что-нибудь покрепче. Доктор принял чек и оставил его на столе, положив сверху несколько франков. Потом встал и поплелся по направлению к отелю. Там был неплохой бар.
* * *
Этот вечер показался Жизели необычайно долгим. Ожидание изматывало, и все же, как ни странно, ее вовсе не тяготила затянувшаяся прелюдия к событию, которое могло стать триумфом ее жизни. Эта интригующая задержка напоминала ей о вечерах в Нью-Йорке, когда она ложилась в постель с Шарлем Сарра и они начинали заниматься любовью. Ей хотелось немедленного взрыва наслаждения, но постепенно нарастающее удовольствие было слаще, потому что она знала: взрыв никуда не денется, а только станет еще сильнее и желаннее благодаря ожиданию.
Точно такое же нарастание она испытывала и в этот длинный вечер. Правда, полной уверенности в том, что оно завершится взрывом наслаждения, не было.
148 
