Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
176 
Все может быть.
* * *
…Паника охватила город.
Никто и не помышлял о сопротивлении, оставшиеся в живых солдаты послушно бросали оружие, даже если их об этом никто не просил; горожане передавали из уст в уста грозное имя Геракла и проклинали заносчивого Лаомедонта – втайне надеясь, что великий сын Зевса утолит желание отомстить и не станет разрушать или так уж рьяно грабить несчастную Трою.
Ужас и надежда; огонь в зарослях людского тростника.
Лишь на агоре, у центрального жертвенника невозмутимой статуей замер Лаомедонт Троянский, поддерживая еле стоящего на ногах сына – юношу в помятых изрубленных доспехах и с непокрытой головой, чьи волосы слиплись от крови.
И пустынно было вокруг царя, сжимавшего в руке нож.
Таким он и запомнился вышедшим из переулка близнецам: голому по пояс Алкиду и Ификлу в львиной шкуре поверх панциря.
Вокруг братьев медленно смолкали возбужденные голоса – вот осекся Теламон, сбился на середине фразы Лихас, замолчал один воин, другой, третий… пятый…
– Я только что, пользуясь правом царя, заново освятил этот жертвенник, – сухо бросил Лаомедонт, переводя взгляд с Алкида на Ификла. – Теперь это жертвенник Гераклу-Победителю.
Недоуменный ропот ахейцев перебил троянца.
– Это жертвенник Гераклу-Победителю, – с нажимом повторил Лаомедонт, обращаясь только к братьям. – Вы немедленно прикажете своим людям покинуть пределы моего города, но сами – все, кого я вижу – останетесь здесь до тех пор, пока мои условия не будут выполнены. Иначе… иначе я принесу в жертву Гераклу этого человека. Моего сына. Итак?
– И люди после этого утверждают, что Геракл безумней всех в Элладе? – Алкид сделал шаг вперед, не замечая, как переглядываются и пожимают плечами воины за его спиной, как Теламон нагибается и поднимает камень величиной с детскую голову. – Мне даже не жаль тебя, Одержимый: в своем желании стать богом ты уже перестал быть человеком. Но все-таки я скажу тебе…
Не дав Алкиду договорить, Теламон порывисто отстранил загораживающего дорогу ахейца и, коротко размахнувшись, метнул камень.
Два тела, содрогаясь, упали на жертвенник Гераклу-Победителю: юноша в изрубленных доспехах, чье горло успел перерезать его отец за миг до того, как летящая глыба проломила Лаомедонтов висок, и троянский царь-Одержимый.
Кровь отца смешалась с кровью сына.
– Ха! – радостно взревел Теламон. – Кого боги хотят наказать, того они лишают разума! Жертва принесена, герои, – слава Гераклу-Победителю! Слава!..
Никто не подхватил его клича.
Все медленно пятились от Алкида, как от вонзившейся в землю молнии, словно Геракл излучал усиливающийся с каждым мгновением жар, словно ахейцы боялись взглянуть ему в лицо, в покрытую соленой росой слепую маску статуи, обращенную туда, где нет алтаря с двумя телами, нет Трои, нет замолчавшего на полуслове Теламона, нет ничего, и все же есть нечто…
Лишь Ификл, закусив нижнюю губу, не сдвинулся ни на пядь – плечом к плечу, стоял он рядом с братом и вслушивался в нечто, прорывавшееся из ничего.
– Это тоже «я», – наконец пробормотал Алкид, шевельнувшись, – это тоже «я»… Тартар пришел и ушел – а Геракл остался. И Геракл не винит тебя, Теламон: ты не ведал, что творил. Время… мы всегда живем в неудачное время, потому что удачных времен не бывает. Потому что мое время – это тоже «я»… нет, ты не виноват, Теламон, но безумие героя когда-нибудь убьет если не тебя, то твоего сына[65] Сын Теламона, Аяк<D%-2>с – участник будущей Троянской войны и самый сильный из греков – проиграет Одиссею состязание за доспехи погибшего Ахилла и в порыве безумия перебьет стадо быков, думая, что убивает нечестных соратников; потом бросится на меч.>…
Ификл подошел к ошарашенному Теламону и без замаха ударил его в подбородок основанием ладони. Здоровяка приподняло и отшвырнуло в сторону; он застонал, помотал головой и стал грузно подниматься на ноги, сплевывая красную слюну.
– Знаешь, за что? – холодно спросил Ификл.
– Знаю, – прохрипел Теламон окровавленным ртом. – Гераклу не приносят человеческих жертв.
Ификл кивнул.
6
…Шли корабли по Эгейскому бурному морю на запад, груженные тяжко добычей; сидели на веслах герои, груженные тяжкою думой…
И каждый думал о своем.
Большинство воинов вслух прикидывало, на что употребить причитающуюся им долю; радостно блестели глаза, лишь изредка туманясь, когда в памяти всплывали лица погибших товарищей.
176 
