Последние отзывы

  43  

Затем вновь наступает тишина.

В глубоком закатном свете я стою на тропе у входа на территорию рудника; небо — охлажденная бирюзовая чаша над темными, безмолвными толпами деревьев. Солнечный свет медлительно ползет вверх по склону, отступая пред тенями. Воздух благоухает, полнится запахом сосновой смолы, что вытесняет вонь дымящихся гильз. Под ногами скрежещет тускло-красный гравий — я поворачиваюсь осмотреть сиену смертоубийства.

Наблюдаю, как люди лейтенанта опасливо осматривают распростертые на земле фигуры, с ружьями на изготовку ощупывают и обыскивают тела, забирают оружие, патроны и все, что им по душе. Один упавший стонет, перевернувшись на спину, и его утихомиривают ножом; дыхание вздохом булькает из раны. На удивление мало крови.

Лейтенант проверила пушку; та оказалась невредима; мистер Рез, видно, восхищен, взбирается проверить управление, крутит металлические колеса, тянет за рычаги, тащит блестящую стальную ручку замка на винтах, открывает и сует голову внутрь. Лейтенант пытается говорить по рации, но вынуждена взобраться на склон, чтобы связь наладилась. Прицеп грузовика открыт; внутри ящики с патронами и заряды для полевого орудия.

Фургон опустошенного грузовика приносит новые плоды: снаряжение, какое-то оборудование, провиант и несколько ящиков вина, по большей части — уцелевшие.

На тропе появляется джип с фермы; его появление возвещается криком часового, которого лейтенант выставила на склоне. Солдаты в джипе вопят, хохочут, хлопают по спинам тех, кто брал рудник, рассказывают о своей перестрелке: устроили другому грузовику сюрприз — чуть дальше по тропе сюда. Рассказывают байки, обмениваются шутливыми выпадами, и в воздухе витает облегчение, очевидное и острое, как аромат сосен. Они убили десятка два человек, если не больше. А взамен — одно легкое ранение, уже промытое и перевязанное, кость не задета.

Что-то движется у меня под ногами. Опускаю взгляд и вижу, что у ног тяжело и неловко, словно еще один раненый солдат, ползет пчела, слепо карабкается на холодный гравий, в своем толстом мохнатом мундире умирая под натиском наступивших холодов.

Снова крик со склона, и снизу ревет мотор. Мигая фарами, к нам спешит грузовик с фермы. Он громыхает прямо на меня; приходится отступить с тропы, и он с рычанием катится мимо. Шатко разворачивается посреди рудника и скрежещет тормозами. Я смотрю туда, где проехали колеса, ожидая… но пчела, невредимая, ползет дальше.

Вскоре мы уезжаем; грузовик везет пушку, трофеи и нас, а джип едет впереди и тащит тяжелый прицеп с боеприпасами. На ферме второй грузовик принимает бремя прицепа, а фермеру беззаботно сообщают, где он найдет своих лошадей. Он мрачен, однако у него хватает ума придержать язык.

Лейтенант снова садится в джип; меня оставляют позади во втором грузовике с оживленными солдатами; мне в руку суют бутылку вина и предлагают сигарету; мы трясемся по дороге в густеющую тьму под деревьями.

И последний акт — как раз перед выездом на первое прямое шоссе; удар по тормозам, впереди стрельба, и все нащупывают ружья и каски. Затем крики — все улажено.

То был пикап с товарищами убитых на руднике, их расстреляли, едва они успели окликнуть приближающиеся фары. Отправлены на тот свет, и тоже без вреда для людей лейтенанта, лишь один сумел выскочить из продырявленной пулями машины и умер, ничком упав на дорогу. Загоревшийся пикап сдвинут на обочину первым грузовиком, замер на боку в задушенной сорняками канаве под деревьями и трещит разрывами патронов. Мы оставляем его пылать в ночи и с песнями отчаливаем.

Мы едем домой по длинному прямому шоссе; некоторое время я смотрю на далекое пламя. Пылающий пикап, кусты, нависшие деревья и все вокруг, что обречено погибнуть в их жару, расцветают погребальным костром, что растет и не растет; дрожащий, вздымающийся пожар колотит в ночное небо и расползается, а мы умаляем его, уезжая все дальше, и вся эта неустойчивая груда кажется неподвижной, а яростно неповторимое пожирание — на какой-то миг устойчивым.

Но потом из холодной тряски открытого кузова, что дико раскачивается на поворотах меж давно брошенными машинами, я смотрю, как внезапно уступает все, что мы отдали звездному ночному взору, и ослепительные языки пламени увядают.

Я не пою, не кричу, не пью и не смеюсь с веселой шайкой, с которой сижу на боковой скамье грузовика. Нет, я жду засады, крушения или кульминации, которые не наступают; в шумном ночестоянии мы сворачиваем на подъездную аллею, и я ощущаю гору замка с изумлением и тоской, определенно с разочарованием.

  43