135 
Вновь друга на друга поглядели. И бросились вперед – туда, где тени к бывшему учителю подступали.
– Назад! Назад! Дети, назад!
Сергей Ксенофонтович много лет так не кричал. Не повышал в классе голос ученик великого Ушинского, питомцев своих уважая. А вот сейчас – довелось.
– Не надо, дети! Не надо!..
Знали, что не надо. Но только не остановились.
Успели! Перед тенью первой, что уже к учителю подбиралась, плечом к плечу стали.
– Прочь, сволочь красная! – вздернул кулаки по правилам английского бокса поручик.
– Порешу, контра! – замахнулась боец Бондаренко ржавым револьвером, который положили друзья в ее фанерный гроб.
– Уходите, Сергей Ксенофонтович, уходите! Мы прикроем!..
И – ударило. Дальним орудийным громом, подзабытой скороговоркой пулемета «максим». Ударило, затянуло густым туманом предсмертной боли. Последней, такой памятной…
Сжал побелевшие пальцы поручик Разумовский, прямо в конскую морду пулеметным стволом целя. От ленты огрызок остался, окружена со всех сторон тачанка, бородатые морды рядом. «Сдавайся, беляк!» – орут.
– Смело мы в бой пойдем! – оскалился в чужие личины поручик. – За Русь Святую! И за нее прольем…
Не песня вышла, просто хрип. Но сумел все же – разом, одной очередью положил коня и всадника. И обрадоваться успел напоследок. Взлетела к самому небу чужая сабля, хлынула темная кровь из перерубленного горла.
Смело мы в бой пойдем за Русь Святую…
Убит отделенный, и взводный убит. Бьют в упор тачанки махновские. Попал в засаду непобедимый отряд товарища Химерного.
– За мной! – кричит боец Оксана Бондаренко. – Порубаем гадов! Смело мы в бой пойдем за власть Советов!..
Тачанка – что крепость. Огрызается пулеметным свинцом, не подойдешь, не подъедешь. Но все-таки прорвалась боец Бондаренко на своем сером в яблоках красавце-коне, махнула шашкой, голову лихую махновскую в кровавую кашу дробя. И еще успела удивиться, отчего шашка не в руке, отчего окровавленная трава так близко.
Смело мы в бой пойдем за власть Советов…
– Сколько раз можно умирать, Андрюша?
– Сколько раз можно умирать, Ксения?
Догорал пасхальный вечер, уходил прочь со старого погоста. Пусто стало, разбрелся народ мертвый под свои кресты да звезды. Постояли красный боец и белый офицер над опустевшим вечным домом Сергея Ксенофонтовича, бывшего народного учителя…
– Как в детстве, Ксения. Обидят – жаловаться хочется, хоть кому-нибудь. Только я уже тогда знал: нельзя жаловаться.
– Нельзя, Андрюша.
Сгущалась вечерняя тьма, призывая ночь. Отпуск кончался. Жаловаться было некому.
– Почитай стихи, Андрюша! Ты, наверно, много стихов знаешь.
– Знал. Забылось все… Вот помню – про войну.
Вздохнула Оксана, совсем другое услыхать надеявшаяся. Но и сейчас возражать не стала. Про войну так про войну.
– Эти стихи друг мой написал – штабс-капитан Вершинин. В батальоне нашем – Первом Офицерском – его стихи все любили.
Помолчал поручик, отступил зачем-то на шаг.
- У красных тысячи штыков,
- три сотни нас.
- Но мы пройдем меж их полков
- в последний раз.
- И кровь под шашкой горяча,
- и свята месть…
- А кто отплатит палачам —
- Бог весть.
- Бессильная, в последний раз,
- пехота, встань!
- Пускай растопчет мертвых нас
- та пьянь и рвань.
- Кто жив еще, вставай сейчас,
- пока мы есть…
- А кто родится после нас —
- Бог весть.
- Сломав века своей судьбой,
- уйдем в века.
- Всех тех, кто вспомнит этот бой,
- возьмет чека.
- Зато мы были – соль земли,
- Отчизны честь…
- Нас поименно вспомнят ли?
- Бог весть!
- Но нам плевать, что нам лежать
- в грязи, в крови,
- лишь только ты, Россия-мать,
- лишь ты живи!
- Хоть мертвым нам, но дай ответ,
- не в ложь, не в лесть:
- жива ты нынче или нет?
- Бог весть…
Послушала стихи про войну красный боец Оксана Бондаренко, тоже на шаг отступила.
– Вот о чем ты сказать хотел, Андрей Владимирович? Тогда ответ выслушай: спасли мы Россию, и народ трудовой спасли – от таких, как ты! И жива она будет – без таких, как ты. И мириться нам с тобой не на чем!
– Не на чем, – кивнул поручик Дроздовского полка, ближе подходя. – Можно я тебя поцелую, Ксения?
– Нет, Андрюша! – вздохнула красный боец Бондаренко. – Не будешь ты, беляк, меня целовать. Я тебя сама поцелую…
135 
