Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
12 
— Я… — Хироко боролась со страхом от неповиновения отцу, потупившись и сжимая губы. Она любила родителей и брата и ужасалась предстоящей разлуке с ними. — Я не хочу расставаться с вами, — произнесла она, и ее огромные глаза наполнились слезами. — Америка так далеко! Почему бы мне не учиться в Токио? — Она подняла голову, и ее отец чуть не заплакал сам, увидев выражение на лице дочери.
— Потому, что в Токио ты не научилась бы тому, чего не смогла бы узнать здесь. В сущности, здесь тебе было бы лучше, чем в большом городе. Но Америка… — начал он, и его глаза затуманились мечтательной дымкой. Масао никогда не был за границей, хотя стремился к этому всю жизнь. Двадцать лет подряд он читал письма брата Такео и воображал себя на его месте. И теперь он хотел сделать подарок детям — бесценный подарок, лучший, какой только можно пожелать. — Ты уезжаешь всего на один год, Хироко. Единственный учебный год, вот и все. Если тебе там будет плохо, ты сможешь вернуться. Год — не такой уж долгий срок. Ты выдержишь. А может, тебе там понравится. Если ты останешься в Америке, через год туда приедет Юдзи, и вы будете учиться вдвоем.
— Но там не будет ни вас, ни мамы… Как же мне жить без вас? — выговорила Хироко дрожащими губами и почтительно опустила глаза, а отец обнял ее, как всегда, поражаясь ее хрупкости. Он мог бы обнять ее одной рукой.
— Мы тоже будем скучать по тебе, но ведь мы станем писать друг другу письма, а рядом, в Америке, с тобой будут дядя Так и тетя Рэйко.
— Но я с ними незнакома.
— Они чудесные люди. — Такео приезжал в гости девять лет назад, но Хироко почти не помнила его, а тетя Рэйко так и не смогла побывать в Японии — она ждала младшую дочь, Тамико. — Ты их полюбишь, и я уверен, они станут заботиться о тебе, как о родной дочери. Прошу тебя, Хироко, не упускай такой шанс. Я не хочу лишать тебя этой возможности. — Ради нее Масао годами копил деньги, вел бесконечные споры, убеждая жену, но теперь, глядя на Хироко, он чувствовал себя так, словно наказывает ее. Если бы она только понимала, от чего отказывается!
— Ради вас я поеду, папа, — произнесла Хироко, низко поклонившись, и Масао испытал желание поднять ее, велеть навсегда забыть о давнем обычае. Хироко была слишком юной, чтобы придерживаться традиций.
— Я хочу, чтобы ты сделала это ради себя, — возразил он. — Там ты будешь счастлива, — Постараюсь, папа, — прошептала Хироко, и слеза скатилась по ее щеке. Масао чувствовал себя чудовищем, отсылая от себя родную дочь, но до момента отъезда не сомневался, что в Калифорнии Хироко понравится.
В день отъезда все семейство охватило уныние, и, когда они вышли из дома, Хироко остановилась у двери и расплакалась при мысли о разлуке с родителями и братом. На минуту она задержалась, чтобы поклониться у дверей храма, а затем последовала за матерью к машине и скользнула на заднее сиденье. Всю дорогу к Кобе Юдзи с отцом негромко переговаривались на переднем сиденье, а Хироко сидела молча, глядя в окно. Мать исподтишка наблюдала за ней. Хидеми хотелось чем-нибудь подбодрить дочь, выразить сожаление в том, что они, родители, могли ошибиться, но она не знала, как начать, и потому молчала. Время от времени поглядывая на них в зеркало заднего вида, Масао досадовал на мертвую тишину на заднем сиденье. Хироко не испытывала ни возбуждения, ни восторга, она ни разу не спросила ни о корабле, ни об Америке или своих родственниках. Молчала, сидя неподвижно и чувствуя, как ее душа рвется на части. При виде домов, деревьев, поросшего травой холма тоска лишь усиливалась.
Мать Хироко сложила все ее вещи в один чемодан, который отправили вперед, на причал Нью-йоркской океанской линии в Кобе. Теперь полуторачасовая поездка до пристани казалась бесконечной. Даже шутки Юдзи не вызывали улыбку на лице Хироко. Она держалась совершенно серьезно, не отвечая на остроты и дружеские насмешки брата. Несмотря на естественные различия, между братом и сестрой существовала тесная связь, и с первого же взгляда становилось ясно, как они любят друг друга. Юдзи болтал с сестрой по-английски — он знал этот язык на редкость хорошо, лучше, чем Хироко. От природы он был одарен способностью к языкам, как и к музыке и спорту, и, несмотря на смешливость, учился превосходно. Хироко же была более медлительной и серьезной. Друзей у нее было немного, а новые идеи она воспринимала далеко не сразу. Она отличалась тщательным подходом ко всему, что бы ни делала, подолгу размышляла, но аккуратно выполняла все, за что ни бралась. Хироко училась играть на пианино и скрипке и подолгу упражнялась. Гораздо меньше внимания она уделяла английскому, и хотя говорила бегло, но испытывала при этом неловкость, в отличие от Юдзи.
12 
