— Роман, — сказал доктор Фрум, — ты все еще носишь фиксатор? Не имеет значения, что твои родители платят такие деньги, чтобы выпрямить твои зубы, если ты не будешь носить фиксатор.
— Он у меня в тумбочке, — ответил я. — Я надеваю его каждую ночь.
— Ему нет нужды больше носить фиксатор, — сказала Глория Стайлз.
— Пока он его не сломал, не имеет значения, где он его держит, — сказал дантист.
Все от души над этим посмеялись.
Мы отошли на тротуар, группа, которая возвращалась с вечеринки, погудела клаксоном и помахала нам шляпами.
— Автобус, набитый студентами инженерного факультета, — мягко сказал дантист.
— Как грустно, — отозвался я.
— Они успокоятся, — сказала Глория. — Все так себя ведут первые неделю или две.
Улица мягко поднялась на сотню ярдов, мимо величественных обветшалых зданий, то тут, то там были припаркованы блестящие машины.
— Они должны чистить их и полировать каждый день, — сказала мама.
— Хорошая чистка занимает две минуты, — сказал доктор Фрум. — Они не относятся к своим зубам серьезно, пока не начинают их терять. Тогда они приходят ко мне.
Улица влилась в заполненную народом шумную площадь; люди сгрудились в кучу, плечом к плечу, двигались только их головы. Симпатичный черноволосый молодой человек в военном жакете кивнул мне. Я подумал: откуда бы я мог его знать? В другом конце площади в ночное небо вздымался большой собор. Можно было слышать живую музыку, щипки электрогитары, человек в сомбреро пел в микрофон.
Я спросил:
— Это португальский?
Мама на секунду прислушалась.
— Я очень хорошо знаю романские языки, кроме португальского. Не могу даже сказать, где заканчивается одно слово и начинается другое.
— У нас один раз была португалка, — сказала Глория Стайлз. — Но она не брила под мышками. Я сказала ей, что у нас в Канаде так не принято.
— Когда ты их теряешь, ты их теряешь, — сказал доктор Фрум, умоляюще удерживая меня за рукав двумя пальцами.
Потом я увидел Клэр Инглиш. Детские черты лица, короткие волосы, завитки у ушей, в точности так, как она обычно носила. Она разговаривала с группой стильных женщин лет тридцати. На секунду я подумал о том, чтобы ее не заметить, о том, чтобы не предоставлять себя в ее распоряжение с такой легкостью. Ей всегда это во мне не нравилось. Но сейчас для этого точно не время. Она заметила меня и тряхнула волосами — что-то вроде грустного приветствия.
— Мне так хочется перед тобой извиниться, — сказала она.
— Это было давным-давно, — ответил я.
— Я обычно смотрела тебя по телевизору и думала: он когда-нибудь думает обо мне?
— Я думаю о тебе все время.
— Но ты обо всем все время думаешь. Это часть твоего очарования. — Она дотронулась до моего локтя. — Но ведь это не то, о чем ты действительно хотел поговорить, правда? Ты просто проявляешь вежливость.
Я сказал:
— Я ищу кое-кого. — Мой голос задрожал. — Думаю, что покончу с собой, если он здесь.
Она что-то прошептала на ухо подруге, которая окинула меня встревоженным взглядом. Они еще мгновение говорили друг с другом, а потом Клэр совершенно другим тоном сказала:
— Тебе лучше пойти со мной.
Мы вышли из тоннеля и оказались по другую сторону канала. Город мерцал огнями у нас за спиной.
— Нам повезло, что мы поймали такси, — сказала Клэр. — На этой неделе в городе фиеста.
Я ничего не ответил.
Машина двинулась в глубь острова; запах моря стал слабее. Дома были ярко освещены изнутри, они удалялись все дальше и дальше, пока джунгли не подступили по обе стороны дороги, луна — круглая и немигающая — висела прямо над верхушками деревьев. Камни хрустели и отлетали из-под колес такси; кошка исчезла в листве. Водитель заглушил мотор, фары погасли, мы остановились. Выше по дороге, наполовину скрытый в джунглях, стоял желтый, обшитый досками коттедж. Неожиданно я услышал из джунглей ночные звуки: сверчков, лягушек, влажные звуки. Мы сидели молча. На ступеньках желтого коттеджа появился чернокожий ребенок, постоял на крыльце и вернулся внутрь.
Я сказал:
— Это здесь?
— Это здесь, — ответила она.
Я вышел из машины.
— Хочешь, чтобы мы тебя подождали?
Я ничего не ответил. Я оставил дверцу открытой (не хотел хлопать, чтобы не встревожить людей в доме) и мягко побежал по дороге, пока не оказался в круге света перед домом. Мягкий оранжевый свет струился из-за оконных занавесок. Я поднялся на крыльцо. Стеклянная «музыка ветра» звякнула над головой. Она прозвучала так, словно разбилось стекло. Я положил руку на ручку двери. Я слушал. Внутри работал телевизор. Футбол в прямом эфире; можно было расслышать, как ширится звук на заднем плане.