Последние отзывы

  112  

В одной из телепередач, вышедшей одновременно с публикацией «Годов на Даунинг-стрит», она предложила следующее тонкое наблюдение: «В британском народе живет глубинный инстинкт справедливости и правосудия: такова уж наша характерная особенность. В Европе этого глубинного инстинкта справедливости и правосудия нет — им лишь бы урвать побольше. Это одно из громадных различий между нами». К двухсотлетию Французской революции — «абстрактные идеи» которой, замечает она, были «сформулированы самовлюбленными интеллектуалами» — она дала интервью Le Monde, из которого она с гордостью цитирует: «Не с Французской революции начались права человека… на самом деле [они] уходят корнями в иудаизм и христианство… [у нас, англичан] был 1688 год, наша тихая революция, когда Парламент навязал свою волю королю… это вам не французская революция… «Свобода, равенство, братство» — да, но, я полагаю, они забыли про обязанности и долг. Ну а кроме того, до братства, сами понимаете, вот уже сколько лет дело не доходит». Странно, с чего бы все эти бедные недоразвитые иностранцы по-прежнему долдонят о 1789-м, а не о 1688-м, как о своей символической дате. Не менее странно и то, что английская революция, на которую додумалась сослаться миссис Тэтчер, — это революция 1688 года, а не намного более известная, случившаяся в 1649-м, которая также привела к тому, что Парламент навязал свою волю королю, хотя и в несколько иной манере — ему отрубили голову, точно так же, как это будет сделано во Франции. Le Monde, словно поддакивая душевнобольной, озаглавила свое интервью «"LES DROITS DE L 'HOMME N'ONT PAS COMMENCE EN FRANCE", NOUS DECLARE MME. THATCHER» ^[152].

«Годы на Даунинг-стрит» не являются, разумеется, «книгой» в обычном смысле слова. Политики такого уровня по большей части не слишком-то дружат со своим собственным языком: они лишь несомненно подразумевают то, что кто-то еще помогает им сказать. Для речи нужны спичрайтеры (миссис Тэтчер прибегала к услугам драматурга Рональда Миллара и писателя Фердинанда Маунта, указывая тем самым, надо полагать, «самовлюбленным интеллектуалам» то место, которого они заслуживают); а для книги редакторы — литературные негры, архивные крысы, свиньи для поисков баек - трюфелей, просеиватели документов, лакировщики стиля. В этом нет ничего скандального или мошеннического. Книга миссис Тэтчер подлинна в своих демагогических помпезностях, в заново отрыгнутых речах и документах, в разбухших акронимах. Она также подлинна, когда речь заходит о нарочито скромном гардеробе мемуаристки — «Перед поездкой в лагерь беженцев я надела простое хлопчатобумажное платье и туфли без каблука» — и когда приходится разделываться с репьем приставшими внутрисемейными долгами: «Быть премьер-министром — одинокая работа. В некотором смысле так даже лучше: сразу несколько человек не могут дирижировать оркестром. Но с Деннисом я никогда не была в одиночестве. Какой человек. Какой муж. Какой друг».

Наконец, она подлинна как образец колоссального тщеславия, пусть даже и неудивительного. За десять с чем-то лет своего правления миссис Тэтчер с премьер-министерского уровня поднялась сначала до президентского, а потом и до императорского — прогресс, отразившийся как в ее грамматике (чем дальше, тем больше она склонна использовать королевское множественное число), так и в ее нарядах. Эти ее поздние официальные туалеты — для таких случаев, как банкет у лорд-мэра^[153], эти растущие как на дрожжах ссылки на королеву Елизавету — на Первую, могущественную, а не на Вторую, обыкновенную. Мало того, заботясь о наших больших государственных делах, она не забывала и бдительно отмечать перхоть на наших воротниках и суповые пятна на наших галстуках: «Каждый раз, когда я возвращаюсь из какого - нибудь иностранного города, в котором тротуары вымыты с шампунем, моя администрация и министр по вопросам окружающей среды знают, что их ждет суровый выговор за усыпанные мусором улицы в некоторых лондонских кварталах». Все это совсем не обязательно имеет какое-то отношение к реальности (в противном случае вам могло бы прийти в голову, что состояние улиц и упразднение Совета Большого Лондона — вещи взаимосвязанные), но в книге миссис Тэтчер играет на публику с не меньшим блеском, чем в реальной жизни. Это апология и продление ее правления, равно как и способ без особых хлопот отхватить миллиончик-другой. Здесь витает все тот же самый угнетающий дух Тэтчер, который чувствовался на протяжении всего ее премьерства. Иной раз приходится щипать себя за руку и напоминать себе, что хоть книга и толстая, это еще не обязательно делает ее историей. Что и говорить, даже и пламенные апостолы тэтчеризма пишут разные евангелия. Когда в 1990 году премьер-министр консультируется со своими коллегами о ходе выборов партийного лидера, вереница иуд и фарисеев на мгновение оживляется с прибытием Алана Кларка. Миссис Тэтчер свидетельствует: Даже в мелодрамах есть антракты, даже в «Макбете» есть сцена с привратником. И вот ко мне заехал мой доблестный друг Алан Кларк, государственный министр ^[154] в министерстве Обороны — поднять мой дух ободряющим советом. К несчастью, он по-прежнему настаивал на том, чтобы я продолжала бороться несмотря ни на что, даже при том, что была обречена на поражение — потому что лучше отступить в лучах славного поражения, чем тихо раствориться в сумраке, пожелав всем спокойной ночи. Поскольку я не испытывала особенной склонности к вагнеровским финалам, его визит поднял мне настроение ненадолго. Однако мне было приятно, что даже когда я проигрываю, есть еще люди, которые верны мне до самого конца.

  112