Распутица отрезала в Землянке заезжего кооператора. Кооператор был молодой, но уже нервный. Он ругался и требовал сейчас занарядить ему подводу. Ефим Мудреных, костыляя на деревяшке, обошел с десяток дворов, но никого из мужиков уговорить не смог. Тогда он явился к деду Дементию и за Христа ради стал просить его увезти начальство. Дед Дементий согласился. Запряг Рыжуху, принял кооператора и поехал.
До летнего брода через Бурлу они доехали спокойно, а возле речки кооператор заволновался.
— Ты куда же правишь? — стал говорить он деду. — Давай заворачивай в объезд, через мост! Тут мы не проедем!
Дед и сам видел, что, пожалуй, не проехать. Очень уж рано уходил под воду размытый след. По травке уходил, а не по песочку, как день назад. Но какая-то непонятная лихость овладела дедом.
— Попытаем, гражданин-товарищ, — беспечно сказал он. — Гляди-ка, кобель мой уж на том берегу отряхается.
— Какой кобель?! — испуганно зашарил глазами кооператор. — Какой еще, к черту, кобель?! Чего ты мелешь?
— Да Герка вон, — показал кнутовищем дед. — Ишь ты, сукин кот! Проворный какой сделался. Почаще тебя, туды твою в мышь, чересседельником учить надо… Не бойсь, — обернулся он к седоку. — Раз кобель перебег — глядишь, и мы не утопнем.
Не доехали они и до середины реки, как вода начала заливать телегу. Кооператор вскочил в рост и двумя руками поднял к подбородку портфель с бумагами. В следующий момент вода пошла поверх телеги, и кооператор с ужасом почувствовал, как ноги его в латаных сапогах захолодели.
— Куда же ты, змей! — плаксиво закричал он и подореволюционному ткнул деда взашей. — Утопить хочешь?!
Дед Дементий молчал, вытаращив глаза и тщетно пытался удержаться за вожжи. Его сносило — сапоги скользили по телеге. Рыжуха уже плыла в оглоблях, по-собачьи вытянув шею, фыркая и захлебываясь.
…На берег дед выбрался один — без лошади, телеги и седока. Огляделся. Сизая вздувшаяся река была пустынна. Только на противоположном берегу — у деда даже сердце ёкнуло — как ни в чем не бывало сидел черный кобель Герка.
Кооператора вынесло течением на Ерофееву отмель, слава богу, живого. Кобыла же с телегой безвозвратно ушла на дно.
Сам дед Дементий заявился домой мокрый до нитки, аж с бороды у него текло. И такие дикие у него были глаза, что домашние, от греха подальше, не стали деда пока ни о чем расспрашивать.
Герка прибежал только ночью. Прибежал и завыл.
Дед Дементий лежал на печи под тулупом, слушал мот жуткий вой, и брала деда оторопь.
Потом он все же поднялся, обул для бесшумности пимы, снял с гвоздя берданку и крадучись вышел.
Серая ночь стояла на дворе. Серой была подветрившая земля, серым казалось небо. На сером заборе покошачьи сидел страшный кобель Герка и, задрав морду, выл.
«Господи, благослови — туды твою в мышь!» — мысленно сказал дед Дементий, быстро приложился и спустил курок. Верная берданка первый раз за все время дала осечку. Дед замер. Теперь, чтобы открыть затвор и перезарядить ружье, надо было долго разматывать веревочку.
Черный кобель, услышав щелчок, перестал выть.
И тут на деда Дементия стало находить. Он вдруг увидел, как Герка поворотил морду и сплюнул. Цвыркнул сквозь зубы, как плюют мужики, накурившись самосаду. А потом лениво пробежал несколько шагов по забору и спрыгнул на улицу.
Дед Дементий после этого случая захворал. Прямо не слезал с печи. Лежал там, свернувшись калачиком, и поглядывал из-под тулупа нездорово блестящими глазами. Иногда только он подманивал слабым пальцем кого-нибудь из сыновей и шепотом говорил:
— Герка-то, а?
— Что, тятя? — участливо спрашивали сыновья.
— Нечистая сила! — мигал дед.
Этими днями и забрел к Гришкиным прохожий человек. Странник. Был он какой-то ненастоящий, слепленный будто: одежда простая мужицкая, а руки тонкие. Странник пил чай и сахар не прикусывал, а бросал в стакан и размешивал черенком ложки. Лицо вроде русское, а когда разговаривал, язык ломал на цыганский манер.
— От чаек дак чаек! — нахваливал он. — Кирпичный, батенька, чаек — сразу видно. Кирпичный я люблю. Вот малиновый мне на дух не надо.
Бабка Пелагея не утерпела и сказала:
— Да ведь ты малиновый пьешь.
— Ну?! — удивился странник. — А скажи ты — ну как кирпичный!
Потом странник вышел на двор покурить и соблазнился Геркой.