Что же Руди?
Что он ответил?
Повел себя благоразумно или по воле собственной глупости еще глубже погряз в трясине?
Он посмотрел в бледно-голубые глаза Франца Дойчера счастливым взглядом и прошептал в ответ:
— В пасхальный сочельник.
Секунда — и нож был у него в волосах. На том этапе жизни у Лизель это была уже вторая стрижка. Волосы еврея остригли ржавыми ножницами. А ее лучшего друга обработали сверкающим ножом. Никто из ее знакомых не стригся за деньги.
Что касается Руди, то в этом году он уже глотал грязь, купался в удобрениях, был едва не удушен начинающим уголовником, и вот — будто бы на сладкое — прилюдное унижение на Мюнхен-штрассе.
Челка по большей части срезалась легко, но при каждом взмахе ножа находилось несколько волосков, которые до последнего цеплялись за жизнь и потому выдирались с корнем. И с каждым вырванным волоском Руди морщился, его синяк пульсировал, а ребра пронзала боль.
— Двадцатого апреля тысяча восемьсот восемьдесят девятого, — приговаривал Франц Дойчер; и когда он увел свою шайку прочь, толпа рассеялась, и только Лизель, Томми и Кристина остались рядом со своим другом.
Руди тихо лежал на земле в поднимающейся сырости.
И вот нам остается акт глупости номер три — прогуливание занятий в Гитлерюгенде.
Руди не сразу перестал ходить — показать Дойчеру, что не боится его, — но через пару недель полностью прервал членство.
Гордо облачившись в форму, он выходил с Химмель-штрассе в сопровождении верного вассала Томми.
Но вместо Гитлерюгенда они шли за город и гуляли вдоль Ампера, пускали блинчики, швыряли в воду огромные булыжники — в общем, ничем хорошим не занимались. Руди старательно пачкал форму, и ему удавалось обманывать мать — по крайней мере, до первого письма. А вот тогда он услышал зловещий призыв из кухни.
Сначала родители пригрозили ему. Он не пошел.
Потом они умоляли его ходить. Он отказался.
В конце концов только возможность сменить отряд вернула его на истинный путь. Штайнерам повезло: если бы Руди вскоре не появился на занятиях, родителей бы оштрафовали за его прогулы. Старший брат Курт спросил, не хочет ли Руди перейти во «флигер-дивизион» — летную дружину, где занимались изучением самолетов и пилотирования. В основном там строили модели, и там не было Франца Дойчера. Руди согласился, и Томми тоже перешел. Один раз в жизни его идиотское поведение принесло благие плоды.
Когда в новом отряде Руди задавали знаменитый вопрос о фюрере, он с улыбкой отвечал:
— 20 апреля 1889 года, — и тут же шепотом сообщал Томми другую дату: день рождения Бетховена, Моцарта или Штрауса. Композиторов они проходили в школе, где Руди, несмотря на свою очевидную глупость, отлично успевал.
ПЛАВУЧАЯ КНИГА
(Часть II)
В начале декабря к Руди Штайнеру наконец-то пришла победа — хотя и не совсем обычным образом.
День был холодный, но тихий. Собирался снег.
После школы Руди и Лизель зашли в мастерскую Алекса Штайнера, а когда отправились домой, увидели, как из-за угла выныривает старый друг Руди Франц Дойчер. Лизель в те дни завела привычку всюду носить с собой «Свистуна». Ей нравилось держать его в руке. Или гладкий корешок, или жесткий обрез. Лизель первой заметила Дойчера.
— Смотри, — показала она. Дойчер размашисто шагал к ним с другим вожатым Гитлерюгенда.
Руди весь втянулся в себя. Потрогал заживающий глаз.
— Не сегодня. — Он пошарил взглядом по улицам. — Если обойти церковь, можно вдоль реки и потом вернуться.
Без дальнейших слов Лизель поспешила за Руди, и они успешно избежали встречи с мучителем — чтобы выйти прямо в лапы другому.
Поначалу они ничего не заподозрили.
Компания, шагавшая через мост и дымившая сигаретами, могла состоять из кого угодно, но уже было слишком поздно сворачивать, когда обе группы узнали друг друга.
— Ай, они нас увидели.
* * *
Виктор Хеммель улыбался.
Заговорил он крайне дружелюбно. Это могло значить только то, что он в самом опасном настроении.
— Ба, да это никак Руди Штайнер со своей маленькой шлюшкой. — Он плавно встретился с ними и выхватил из рук девочки «Свистуна». — Что читаем?
— Слушай, отдай, — попытался образумить его Руди. — Одно дело мы с тобой. А она тут ни при чем.
— «Свистун». — Теперь Хеммель обращался к Лизель. — Интересно?