Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
130 
— Когда-то мы читали здесь с сыном. А потом…
Лизель потрогала рукой воздух у себя за спиной. Увидела мальчика и его мать, которые читают на полу, и малыш тычет пальцем в картинки и слова. Потом она увидела войну под окном.
— Я знаю.
Снаружи вошло восклицание.
— Что ты сказала?
Лизель резким шепотом ответила через плечо:
— Молчи, свинух, и следи за улицей. — А Ильзе Герман она плавно протянула другие слова. — Так, значит, все эти книги…
— В основном — мои. Некоторые — мужа, некоторые были сына, как ты знаешь.
Теперь смущение возникло со стороны Лизель. У нее вспыхнули щеки.
— Я всегда думала, что это комната бургомистра.
— Почему? — Женщина как будто удивилась.
Лизель заметила, что на носках тапочек у нее тоже свастики.
— Ну, он же бургомистр. Я думала, он много читает.
Женщина сунула руки в карманы халата.
— В последнее время эта комната полезнее всего была для тебя.
— Вы читали вот это? — Лизель протянула «Последнего человеческого чужака».
Женщина присмотрелась к заглавию.
— Читала, да.
— Интересно?
— Ничего.
Лизель не терпелось сбежать, но вместе с тем она понимала, что, как никогда, должна задержаться. Открыла рот, но доступных и слишком быстрых слов было слишком много. Раз за разом девочка пробовала ухватить какое-нибудь, но бургомистрова жена взяла инициативу на себя.
Она увидела за окном лицо Руди, а точнее — его пламенные волосы.
— Наверное, тебе пора, — сказала она. — Он тебя заждался.
По пути домой они ели.
— Там точно ничего больше не было? — спросил Руди. — Поди было.
— Нам и с этим уже повезло. — Лизель внимательно посмотрела на подарок в руках у Руди. — Скажи честно. Ел, пока я была там?
Руди возмутился:
— Эй, это же ты вор тут, а не я.
— Не бреши, свинух, у тебя сахар на губе.
В панике Руди перехватил блюдо одной рукой, а другой испуганно отер губы.
— Ни одного не съел, клянусь.
Половина печенья исчезла еще до того, как вышли на мост, а остатком они поделились на Химмель-штрассе с Томми Мюллером.
Когда всё доели, остался только один вопрос, и его задал Руди.
— Что будем делать с этим чертовым блюдом?
КАРТЕЖНИК
Примерно в то же время, когда Руди с Лизель ели печенье, в городке недалеко от Эссена играли в карты свободные от дежурства солдаты ЛСЕ. Они только что вернулись из длительной поездки в Штутгарт и теперь играли на сигареты. Райнхольду Цукеру не везло.
— Клянусь, он мухлюет, — бормотал он. Солдаты сидели в сарае, который служил им казармой, и Ганс Хуберман только что выиграл третий кон подряд. Цукер с досады швырнул карты на стол и запустил в сальные волосы трезубец грязных ногтей.
* * * КОЕ-ЧТО О РАЙНХОЛЬДЕ ЦУКЕРЕ * * *
Ему двадцать четыре. Когда выигрывает кон в карты, он злорадствует — подносит тонкие цилиндрики табака к носу и жадно тянет ноздрями.
— Запах победы, — говорит он.
Да, и вот еще что. Он умрет с открытым ртом.
В отличие от молодого человека по левую руку, Ганс Хуберман не злорадствовал, выигрывая. Он даже великодушно вернул всем товарищам по одной сигарете и поднес огня. Предложение приняли все, кроме Цукера. Тот схватил подношение и швырнул обратно в середину перевернутого ящика.
— Не надо мне твоих подачек, старик. — Встал и вышел.
— Что это с ним? — спросил сержант, но никто не потрудился ответить. Райнхольд Цукер был просто двадцатичетырехлетним мальчишкой, которому, хоть тресни, не везло в карты.
Не проиграй Цукер своих сигарет Гансу Хуберману, он не стал бы презирать Ганса. А не презирай он его, не занял бы место Хубермана в грузовике через несколько недель на вполне безобидной дороге.
Одно место, двое мужчин, короткий спор и я.
Убиться легче, как люди гибнут.
СНЕГА СТАЛИНГРАДА
В середине января 1943 года Химмель-штрассе была сама собой — темным и унылым коридором. Лизель закрыла калитку, дошла до дверей фрау Хольцапфель и постучала. Открывший ее удивил.
Сначала Лизель подумала, что это сын фрау, но мужчина не походил ни на одного из двух братьев на фотографиях в рамке у двери. К тому же он выглядел слишком старым, хотя сказать трудно. Щеки его пестрила щетина, а глаза словно кричали от боли. Из рукава шинели спадала забинтованная рука, и сквозь повязку проступали кровавые вишни.
130 
