Особенно,... 
66 
Засунув руки в карманы, Роуан быстро пробежала два марша вверх.
Ярко освещенные коридоры четвертого этажа в противоположность неизбежной суете отделения экстренной помощи были на удивление тихими. В приемной, устланной темным ковром, на кушетке спала какая-то женщина. Пожилая медсестра на посту в коридоре успела лишь кивнуть стремительно прошедшей мимо нее Роуан. В те суматошные дни, когда Роуан была интерном и дежурила, ожидая очередного вызова, она, вместо того чтобы попытаться уснуть, ночи напролет бродила по бесконечным коридорам многоэтажной «подводной лодки», прислушиваясь к тихому, убаюкивающему гудению множества приборов и агрегатов.
Скверно, что шеф знает о существовании «Красотки Кристины», подумала Роуан. Скверно, что тогда, в день похорон ее приемной матери, вне себя от страха и отчаяния, она пригласила шефа домой, а потом они вместе вышли в море и пили вино, сидя на палубе под голубым небом Тайбурона. И тем более скверно, что под влиянием момента, когда все вокруг казалось пустым и холодным, она призналась Ларку, что не хочет больше жить в этом доме и практически переселилась на яхту. Мало того, Роуан добавила, что порой яхта для нее олицетворяет весь мир и она выводит «Красотку» в море после каждого дежурства, сколь бы длинным оно ни было и какую бы усталость она ни ощущала.
Какой смысл делиться с другими своими переживаниями? Разве от этого ей стало хоть чуточку легче? Пытаясь утешить ее, Ларк городил одну затертую фразу на другую. А потом вся клиника узнала о «Красотке Кристине». Сама же Роуан теперь уже не была прежней «молчаливой Роуан», а превратилась в приемную дочь Роуан, в считанные месяцы одного за другим потерявшую своих воспитателей и с тех пор находящую утешение в одиноких странствиях по морю на огромной яхте. А еще она стала Роуан, «не принимающей приглашений Ларка на обед», тогда как любая одинокая женщина-врач могла об этом только мечтать и, конечно же, моментально бы согласилась.
Беда в том, что зачастую Роуан и сама себя не понимала. А что бы сказали ее коллеги о мужчинах, которым она отдавала предпочтение, о всех этих мужественных защитниках закона и героях борьбы с огнем – полицейских и пожарных? Как правило, Роуан находила себе партнеров в шумных, но не пользующихся дурной репутацией окрестных барах – мужчин крепких, с грубоватым голосом, мощным торсом и сильными руками… Да… знали бы ее коллеги о том, какие любовные сцены разыгрываются подчас в нижней каюте «Красотки Кристины»… И зачастую свидетелем их оказывается свисающий с крюка на стене полицейский револьвер тридцать восьмого калибра в черной кожаной кобуре.
А беседы, которые они вели… Нет, правильнее назвать их монологами, ибо эти мужчины, как и нейрохирурги, отчаянно нуждались в человеке, готовом внимательно выслушать их исповедь, повествование об опасностях и геройских поступках, о мастерстве и сноровке. Форменные рубашки этих людей пахли мужеством. А их рассказы звучали как песни о жизни и смерти.
Почему она выбирала именно таких мужчин? Именно этот вопрос задал ей однажды Грэм и довольно резко добавил:
– Неужели они нравятся тебе своей тупостью, невежеством и бычьими шеями? А что будет, если один из них когда-нибудь съездит своим мясистым кулаком тебе по физиономии?
– Что будет, то и будет, – холодно ответила Роуан, даже не потрудившись обернуться и взглянуть Грэму в глаза– Между прочим, они не позволяют себе ничего подобного. Они спасают жизни – и этим мне нравятся. Я люблю героев.
– Такая болтовня пристала разве что глупой четырнадцатилетней девчонке, – язвительно бросил Грэм.
– Ошибаешься, – ответила Роуан. – Когда мне было четырнадцать, я считала героями адвокатов вроде тебя.
В глазах Грэма мелькнула горечь, и он отвернулся… Теперь, более чем через год после его смерти, перед Роуан вновь на мгновение возникло его лицо, подняв в душе волну такой же горечи. Вкус Грэма, запах Грэма и, наконец, Грэм в ее постели… Ведь если бы Роуан так и не уступила ему, он ушел бы из дома еще до смерти Элли.
– Только не говори, что ты никогда этого не хотела, – сказал он ей тогда, лежа на мягкой пуховой перине в каюте «Красотки Кристины». – Пошли они ко всем чертям, эти твои борцы с огнем и копы.
Нет, давно пора прекратить вести с ним мысленный спор… «Перестань думать о нем, – в который уже раз приказала себе Роуан. – Элли даже не подозревала, что ты ему отдалась, и не знала причин, побудивших тебя это сделать. Главное, что Элли так и осталась в неведении. А сейчас ты не в доме Элли. И даже не на борту подаренной тебе Грэмом яхты. Вокруг тебя безопасный, спокойный стерильный мир. А Грэм мертв и похоронен на маленьком кладбище в Северной Калифорнии. И не важно, как он умер, потому что правду об этом тоже не знает никто. Не впускай его дух в машину, когда садишься в нее и поворачиваешь ключ зажигания, – ее вообще следовало бы давным-давно продать. Не позволяй его духу присутствовать в сырых и холодных комнатах еще недавно вашего общего дома…»
66 
