Особенно,... 
79 
В то время я был увлечен оливковым маслом. И во все добавлял его. Ранним утром я макал в него поджаренный хлеб с хамсой. Остатки я выпивал или кропил ими свою голову и грудь, втирая в волосы, которые росли как на дрожжах.
По приезде я снова стал писать «Человека-невидимку», начатого в Карри-ле-Руэ, и одновременно дописывал текст «Видимой женщины». Время от времени к нам приходила маленькая группа интеллектуалов-сюрреалистов, между которыми началась настоящая ненависть и которых разъедали, объединившись, черви коммунизма и фашизма. Вскоре я понял, что в день, когда черви разрастутся до змей, разразится большая и кровавая гражданская война.
Все шло своим чередом, пока однажды мы не получили множество плохих новостей. Галерея Гойманса, которая задолжала нам, месяц назад разорилась. Бунюэль в одиночку снимал «Золотой век», значит, практически я был отстранен. Столяр из Кадакеса выслал нам счет, который вдвое превышал предполагаемый. Наконец, наш богатый друг из Малаги уехал на три недели, не оставив нам адреса. Наши деньги были израсходованы и оставались какие-то крохи, дня на четыре. Гала предложила заказать наши деньги, хранившиеся в сейфе отеля в Барселоне. Но я не согласился, так как их не хватило бы даже оплатить счет столяра. Дом в Порт-Льигате пошел прахом. Единственным выходом было — телеграфировать в Париж, чтобы взять взаймы в счет картин и вернуть деньги по возвращении. Три дня не было ответа. Мы пересчитали оставшуюся у нас мелочь — было две песеты. По счастью, с нами пришел повидаться в тот вечер один сюрреалист, сочувству щий коммунистам. Я попросил его дать телеграмму в барселонский отель, чтобы нам выслали деньги. Два дня мы ждали ответа. В доме не было ни крошки. Наше бедствие объяснялось моим упрямым нежеланием следовать совету Гала. Вскоре ситуация показалась мне началом трагедии. Африканское солнце пекло и заставляло меня все видеть в красном и черном свете. В довершении ко всему в соседнем доме полусумасшедший парень убил свою мать молотком, да еще и карабинеры вечером подняли стрельбу по стае ласточек. Гала пыталась убедить меня, что наше положение скучное, но не трагическое, что нужно устроиться в отеле в Малаге и ждать денег из Барселоны, которые не дошли из-за страстной недели. Но я не слушал ее и продолжал абсолютно все видеть в черном свете с тех пор, как столкнулся с первыми экономическими трудностями. Я воспринял их как оскорбление судьбы, не дающей мне, Дали, завершить редактирование «Видимой женщины». Галючка была низведена до унизительного положения без горничной и без хлеба, поскольку у нас больше не было денег. Чаша терпения переполнилась.
Я вышел из дому, полный угрызений совести, оставив Гала укладывать багаж, и направился к морю по полю гвоздик. В ярости я сшибал палкой головки цветов, как обезглавленные шеи в картинах Карпаччо. На берегу моря, между скал была пещера, в которой поселились оливковые цыгане. Они жарили в огромных котлах рыбу, масло трещало и шипело, как гадюки моей злости. В несколько секунд во мне созрело желание бросить дорожную сумку — изобретение Гала — и жить среди цыганок, которые открывали грудь и кормили детей в эротической атмосфере жуткой грязи. Воспламененный этими грудями и огромным задом женщины, которая готовила на огне, я убежал в пустынное место и яростно предался одинокому удовольствию своего отрочества. Все неистовство моей души перешло в эти безнадежные движения. Мои ноги подкосились, и я упал на колени прямо на острые камни, похожий на отшельника в экстазе, каких рисовал Рибера. Свободной рукой я гладил и царапал свое тело, как бы душа его. От возбуждения кожа моя дрожала. Мои карманы были пусты, но я еще могу расходовать это! И я уронил на землю теплую монету моей бесценной жизни, которая, казалось, вышла из самой моей глубины, из мозга костей.
Эта новая бесплодная потеря углубила мое разочарование. Мое безденежье показалось совсем невыносимым. Моя злость обернулась против меня самого, и я стал бить себя кулаками так сильно, что выбил, наконец, свой маленький блестящий зуб. Я подобрал его. Ибо сказано: зуб за зуб.
Вернулся возбужденный, но веселый. И показал Гала сжатый кулак.
— Угадай?..
— Блестящий червяк?
— Нет, мой зуб, мой молочный зуб. Надо повесить его на ниточке в Порт-Льигате.
Зуб был маленький и прозрачный, а посередке была темная точечка. Если посмотреть на нее в микроскоп, может быть, увидишь нимб Лурдской Девы? ( Лурдский монастырь — место паломничества католиков (прим-пер).
79 
