Особенно,... 
99 
«Не беда, панёнок, – слуга улыбнулся краешком рта. – Не трать зря сердца. Развезли, по углам растыкали; живыми, вольными домой вернулись. Теперь можно и ванну…»
От этой улыбки второй раз проснулся Станислас Пупек. Рванул ворот сюртука: ванну тебе, быдло? С маслом розовым? Девки такое любят!
– Франек, друг!
Помолчал, собирая мысли, как друзей после боя.
– Ты вот что… Бери половину денег. Паспорт я тебе выправил. Уезжай! – первым дилижансом. Доберись до Познани, до наших Гадок. Там Ежи, брат мой, на хозяйстве. Он тебя помнит, не прогонит. Свечку за меня поставишь!
– Ванну горячую? Или как обычно?
На лице Франека не отражалось ничего, кроме обыденной заботы. Привередничает панёнок – ванну ему горячую, для здоровья вредную…
В последние годы все, кому до этого было дело, заметили, насколько изменился отставной корнет Станислас Пупек. Жаркий, будто головня, взрывчатый, как граната с тлеющим фитилем, гусар стал похож на собственную тень. Тихий, незаметный, скользящий. Орловский одобрял, по плечу лапищей хлопал:
«Славный из тебя конспиратор! За призрака сойдешь!»
Призрак? – нет, все проще. Взял пан Пупек на заметку: хочешь стать невидимкой, вообрази себя Франеком. Лицо слуги вспомни, глаза, улыбку. Вот ты и пан Никто! Порой срывался, оживал, но редко…
– За ошибки надо отвечать, Франек! Это я сватал на дело клятого Волмонтовича! Я Орловского уломал… И Торвена, убийцу датского, я встретил. И парней за ним я послал… Самому нужно было! Самому!
Кровавое коло, багряный круг. В том кругу, недвижимы – Анджей и Лешко, братья двоюродные. А еще тезка – Станислав, причетник из костела Святой Катаржины. Его, связного, вообще нельзя было сдергивать с места… Тело усача Анджея в переулке оставили – больно тяжел оказался. Причетника к костелу отвезли, к стене привалили. В темноте поглядишь – за живого примешь. Вышел святой человек воздухом подышать, о небесах задумался…
А Лешко-коротышка на Охту попал, в придорожную канаву. Лихой район, случайному мертвяку там не удивятся.
С трупами – Франекова идея. Сам Пупек одного хотел – лечь рядом, четвертым. Не позволил Лупоглазый. Тряхнул за грудки, дурные мысли вышиб, а после разъяснил, что к чему. Найдут всю троицу сразу – землю рыть станут, а до правды докопаются. Если же по одному – глядишь, обойдется. От гвалта даже польза будет.
Смотри, свет, как безвинных поляков режут в Петербурге!
– Найди Гамулецкого, Франек. Этот шут много знает. Не убивай, сюда волоки. Хочу послушать, какую арию он мне споет.
Усмехнулся Лупоглазый. Молодец, панёнок, такой ты мне нравишься! Ободрила Пупека улыбка верного хлопа. Учил он когда-то хитрую науку математику. Вот тебе задачка, корнет, с иксами-игреками…
Решай!
– Гамулецкого, допустим, уберем. Так, Франек? Из наших больше никто выдать не сможет. Кто остался? Датчане? – наверняка уже в Ригу катят. Ну и скатертью…
Глянул слуга – будто пикой в грудь ударил.
– Прав ты, Франек. Нельзя их живыми оставлять. Вдруг пан Эрстед мемуар сочинить вздумает?
Торвена, шваба датского, вслух не помянул. Стыдно, ой, стыдно… Франек, как о шпионе узнал, сразу сказал: убей вражину, панёнок! Без лишних слов – убей! Сам не можешь – мне прикажи. Дал слабину Пупек, не послушал хлопа. Вспомнил, как хромал давний приятель, как пот со лба утирал. Калеку прикончить – великая ли честь для шляхтича?
И вот – три мертвых товарища после калеки. Сволочь ты, Торвен, если подумать. Не захотел тихо помереть вместе со своей татаркой. Ты – сволочь, а я – слюнтяй и дурак. Нельзя отпускать! Никого из вас – нельзя… Знал бы, что кораблем поплывете, нанял бы бриг с охтинскими головорезами. Тебя, Торвен-друг, заставил бы по доске пройти. А Волмонтовичу серебра бы не пожалел – в глотку залить.
– Как притащишь Гамулецкого, пройдись по нашим. Нужны трое-четверо со слугами. Такие, что глотки режут, совета не спрашивают. Бери чистых пред законом, чтобы подорожную легко выписали.
Кивнул слуга; одобрил. Трудна задачка, икс на игреке сидит, синусом погоняет – тем больше чести. Заодно и причина есть самому пану Пупеку на белом свете задержаться. Не довелось с тираном посчитаться – значит, в доме приберемся.
Все косточки выметем!
– Ванну. Гамулецкого живьем, – резюмировал Франек. – Людей со слугами. И не вздумай опий курить, панёнок! Вернусь – учую…
Насквозь видел хозяина верный хлоп. Знал – не удержится, достанет из «хованки» трубку, купленную в Ливерпуле. Пять лет назад отпустил Франек панёнка к англичанам – одного, с наемным дурнем-лакеем. А как вернулся Пупек, поздно стало. Опий – хуже блудливой актриски, не надоедает. Бился Франек, хитрые штуки изобретал, да не смог от зелья отучить. Порой месяц панёнок держался, два, три, а там – все едино…
99 
