Мое поколение — не очень приятное. Но оно — последнее поколение, которое живет в нынешнем мире. У вас в квартире когда-нибудь отключали свет? Представьте, как тоскливо станет в тот момент, когда электричество кончится по всей планете.
К началу 2010-х годов планета Земля перестанет быть похожа на саму себя. Жизнь изменится так сильно, что вы решите, будто перед вами какая-то другая планета.
Мир станет жить совсем иначе. Кончилось все.
Ничего больше не будет.
Ничего.
2
Каир, самая первая столица мира
1
Видели когда-нибудь, как на древнеегипетских фресках изображалось катание фараона по Нилу? Рядом с лодкой там всегда нарисованы такие маленькие птички, типа отожравшихся воробьев. К нашему времени в живых не осталось ни единого фараона, но птички были на месте и целыми стаями носились над водой.
Круизы по Нилу уже лет десять как запрещены египетскими законами. Террористическая угроза: прогулочные кораблики — слишком легкая мишень для моджахедских гранатометов. Это не помешало мне дойти до набережной, нанять на пристани возле площади Тахрир арабскую пирогу и устроить себе маленький одноместный круиз. Причем за деньги, за которые в Петербурге любому водителю было бы влом довезти меня даже от дома до метро.
Пирога принадлежала двум заспанным флибустьерам. Они только что проснулись и носом чуяли: я несу им наживу.
— Мистер! Мистер! Хотите почувствовать себя фараоном?
— Нет. Фараоном не хочу.
— Мистер! Фараоном… Почувствовать…
(Черт! Они совсем не понимают по-английски!)
— Я хочу доехать до района Фустат. Вы знаете, где это? Фустат! Понимаете?
— Фустат? О, Фустат! Сюда! Сюда! Сейчас вы почувствуете себя фараоном!
Над Каиром лежал утренний туман. Берегов было не рассмотреть. Мы договорились, куда именно парни меня довезут, и я отдал им деньги. Сразу после этого флибустьеры забыли о том, что собирались ехать в Фустат, зарулили в грязную нильскую протоку и долго писали с борта в воду.
— Хотите курнуть, мистер? Отличный хэш.
Они произносили это слово как «аш».
— Не хочу.
— Зря. Помогает проснуться.
Было очень тихо. Даже Нил почти не журчал. Потом мы наконец поехали. Пирога разогналась довольно прилично. В лицо бил холодный ветер. Еще дома, в Петербурге, я застудил себе коренной зуб, и он до сих пор побаливал. Я чувствовал, что голова моя опять замерзает, и боялся, как бы зуб не стал болеть сильнее.
Я взял у лодочников одеяло и укутался в него по самый нос. Одеяло жутко пахло грязными телами и еще более грязными носками писающих в воды Нила и курящих черт знает что каирских флибустьеров.
2
До Каира я добирался с пересадкой в Германии. В транзитном аэропорту во Франкфурте я просидел больше четырех часов. Просто рассматривал громадное, размером со стену, тонированное стекло.
Скоро объявят посадку в самолет. Лайнер разгонится и взлетит. Я немного попереживаю из-за того, как там по прилете все выйдет с отелем, и еще подумаю о том, как не хочется возвращаться в серый зимний Петербург… а возвращаться и не придется.
Какова ты на вкус, моя собственная смерть?
Скажем, я сижу у иллюминатора. Снаружи виден кусочек «боинговского» крыла. Словно в замедленной съемке крыло трескается, крошится под жутким давлением встречного воздуха, разделяется на множество мелких зазубренных осколков. Один пробивает обшивку самолета и сносит мне полчерепа. Из всего самолета я погибаю первым, а остальные спустя минуту.
Или так:
Мы летим уже третий час. Двигатели гудят ровно… а потом что-то кашляет первый раз. Скоро гул исчезает совсем. Самолет словно налетает на невидимую стену и заваливается носом вперед. В иллюминаторе внизу мелькает блин земли. Тело, мое привычное тело, съеживается от ужаса. Тело становится мне тесным. Машина рушится с десятикилометровой высоты и всмятку размазывает тело о грунт. Оно перестает быть привычным… Становится непривычным…
Или так:
Сосулька самолетного салона разламывается прямо в воздухе. Мгновение невесомости — а потом мы все вместе ухаем вниз. Сердце мое не выдерживает и рвется в клочки. Из горла наружу выплескивается сразу несколько литров черной венозной крови. Брызги-шарики долго летят к земле то чуть обгоняя, то чуть отставая от моего уже мертвого лица.