Последние отзывы

  77  

Бред какой-то.

Я возвращаюсь в очередь и вижу эту девицу, Трисию Маккинли, с которой я вместе учился в школе. Мне не хочется ни с кем разговаривать, но деваться некуда — она узнала меня и улыбнулась.

— Привет, Трисия.

— О, привет, Марк. Давно не виделись. Как ты?

— Нормально. А ты?

— Сам видишь. Это Джерри. Джерри, это Марк, мы с ним учились в одном классе. Как давно это было, да?

Она знакомит меня с угрюмым, потным урелом, который что-то ворчит в мою сторону. Я киваю.

— Да, давно.

— Ты видишься с Саймоном? — Все тётки спрашивают про Саймона. Меня мутит от этого.

— Да. Недавно забегал ко мне. Скоро уезжает в Париж. Потом на Корсику.

Трисия улыбается, а урел неодобрительно следит за мной. У чувака такое лицо, будто он не одобряет весь мир в целом и готов сию же минуту сцепиться с ним. Уверен, что он один из «сазерлендцев». Трисия могла бы найти себе парня и получше. В школе она нравилась многим пацанам. Я увивался вокруг неё, надеясь, что остальные подумают, будто я с ней встречаюсь, надеясь, что я действительно начну с ней встречаться, как бы «по инерции». Я даже сам поверил в эту свою сказку и получил увесистую оплеуху, когда попробовал залезть к ней под блузку на заброшенных железнодорожных путях. Но Дохлый всё-таки её трахнул, сука.

— Наш Саймон нигде не пропадёт, — говорит она с мечтательной улыбкой.

Папаша Саймон.

— Конечно, не пропадёт. Половой гигант, сутенёр, наркоделец, вымогатель. Вот кто такой наш Саймон, — я удивился собственной злобе. Дохлый был моим лучшим другом, Дохлый и Картошка… ну, может, ещё Томми. Зачем я выставляю его в таком невыгодном свете? Неужели только из-за того, что он пренебрёг своими родительскими обязанностями или, вернее, не признал себя отцом? Скорее всего, я просто завидую этому чуваку. А ему на это плевать. Невозможно обидеть того, кому на всё наплевать. Никогда.

Не знаю, почему, но это очень расстроило Трисию:

— Э… ладно, хорошо, э, пока, Марк.

Они быстро ушли: Трисия с подносом в руках, а сазерлендский урел (как я его мысленно окрестил) — оглядываясь на меня и чуть ли не сдирая костяшками лак с танцпола.

Зря я, конечно, прогнал на Дохлого. Просто меня достало, что этот чувак вечно выходит сухим из воды, а меня рисуют самым последним негодяем. Возможно, мне просто так кажется. У Дохлого тоже есть свои напряги, он тоже чувствует боль. И врагов у него, наверно, ещё больше, чем у меня. Хотя, в принципе, один хуй.

Я подношу выпивку к столику.

— Всё нормально, сынок? — спрашивает мама.

— Супер, ма, супер, — говорю я, пытаясь подражать голосу Джимми Кэгни, но у меня это абсолютно не выходит; у меня ничего не выходит. Но что такое неудача или успех? Кого они ебут? Все мы живём и в течение короткого промежутка времени умираем. Вот и всё: пиздец.

В последний путь

Чудный денёк. Это означает:

Сосредоточься. На предстоящем деле. Мои первые похороны. Кто-то говорит:

— Давай, Марк, — тихий голос. Я выхожу вперёд и хватаюсь за верёвку.

Я помогаю папику и двум своим дядьям, Чарли и Дуги, предать останки своего брата земле. Армия выделила башки на похороны. «Предоставьте это нам», — сказал маме сладкоголосый армейский офицер. Предоставьте это нам.

Да, это первые похороны в моей жизни. В наше время покойников обычно кремируют. Интересно, что там в гробу. Наверняка, от Билли почти ничего не осталось. Я перевожу взгляд на маму и Шерон, Биллину чувиху, которых утешает полный ассортимент тётушек. Тут же стоят Ленни, Писбо и Нац, Биллины кореша, вместе с несколькими армейскими дружками.

Малыш Билли, Малыш Билли. На кого ты нас. Что мы без тебя

У меня в голове крутится та старая песенка «Уокер Бразерс»: «Ни сожалений, ни слёз, прощай, не возвращайся обратно» и т. д. и т. п.

Я не чувствую угрызений совести, а только злобу и презрение. Меня вывел из себя ёбаный британский флаг на крышке гроба и вкрадчивый, никчёмный офицеришка, который из кожи вон лез, пытаясь умаслить мою матушку. А тут ещё понаехало это мудачьё из Глазго, со стороны старика. Начали пороть всякую чушь о том, что он погиб во имя своей страны, и прочую подобострастную «гуннскую» пургу. Билли был просто-напросто дураком. Не героем, не мучеником, а обыкновенным дебилом.

Меня одолевает хохот. Я еле сдерживаю себя. Когда я начинаю истерически хихикать, брат папика Чарли хватает меня за руку. Он смотрит на меня враждебно, впрочем, он всегда так на меня смотрит. Эффи, его жена, отталкивает этого мудака в сторону, говоря:

  77