— Но почему именно я? — взывал Гарп к Роберте. — Почему не вас назначили душеприказчиком?
— Ума не приложу, — ответила Роберта, немного обиженная тем, что Дженни Филдз предпочла Гарпа. — В самом деле, почему именно вы?
— Решила все-таки доконать меня.
— Или заставить задуматься. Она была необыкновенной матерью.
— Ужасно! — расстраивался Гарп.
Неделями он ломал голову над единственной фразой, которой Дженни выразила свою последнюю волю:
„Я хочу, чтобы было создано заведение, где достойные женщины могли бы вновь обрести душевный покой, не предавая себя, находясь наедине с собой“.
— Ужасно! — повторял то и дело Гарп.
— А не должно ли это быть чем-то вроде благотворительного фонда? — подсказала как-то Роберта.
— Фонд Дженни Филдз, — предложил Гарп.
— Потрясающе! — воскликнула Роберта. — Вспомоществование и приют, двери которого открыты для женщин, переживающих трудную минуту.
— А что они будут там делать? — спросил Гарп.
— Как что? Поправлять здоровье, успокаивать нервы, приходить в себя, да просто отдыхать в одиночестве. Иногда ведь и это нужно. Кто-то будет писать, а кто-то рисовать пейзажи.
— Приют для матерей-одиночек! Стипендия, чтобы успокоить нервы! Какой-то кошмар!
— Неужели вы это всерьез? — увещевала его Роберта. — Такое доброе и полезное дело. А знаете, она хотела, чтобы вы наконец поняли, как трудно быть женщиной.
— Но кто будет решать, какая это женщина, достойная или нет? Ужасно! Надо же подложить такую свинью!
— Вы и будете решать, — сказала Роберта. — И тогда у вас откроются глаза.
— А может, все-таки вы? Вы ведь для этого созданы.
Роберту терзали сомнения. Она разделяла мысль Дженни, что Гарпа и других мужчин нужно просвещать по части женских проблем, законности и справедливости их социальных притязаний. И в то же время понимала: чистое безумие поручать Гарпу такое важное дело, которое по плечу только ей, Роберте.
— Будем работать вместе, — наконец решила она. — Вы будете руководить, а я, если увижу, что-то не так, позволю себе вмешаться.
— Я согласен, Роберта, — сказал Гарп, — тем более от вас только и слышишь, что все не так.
Роберта, пребывая в самом любвеобильном настроении, расцеловала Гарпа и хлопнула его по плечу с такой силой, что он дважды поморщился.
— Побойтесь Бога, Роберта! — взмолился он.
— Фонд Дженни Филдз! — воскликнула Роберта. — Звучит потрясающе.
Из-за этого распоряжения матери у Гарпа все время кошки скребли на душе. Впрочем, если бы не это, Гарп скоро очерствел бы и утратил связь с миром. Не покидавшее его беспокойство напоминало Гарпу, что он жив, даже если не пишет. А Роберта Малдун вместе со своим Фондом вряд ли дадут ему успокоиться.
Так Роберта стала директором Фонда Дженни Филдз и переехала в бухту Догз-хед. Дом Филдзов представлял собой нечто среднее между писательской дачей, реабилитационным центром и консультацией для будущих матерей. В нескольких хорошо освещенных комнатах под самой крышей наслаждались уединением художницы. Новость о создании Фонда разлетелась быстро, и в дом Дженни посыпались многочисленные письма. Их отправительницы спрашивали, каковы условия получения помощи Фонда. Гарп сам хотел бы узнать об этом. Для решения всех вопросов Роберта назначила Попечительский совет. Часть попечительниц сразу же невзлюбила Гарпа, кому-то он, напротив, понравился, но и те и другие постоянно с ним препирались. Роберта собирала Попечительский совет дважды в месяц, и в присутствии вечно недовольного Гарпа обсуждались обращения просительниц.
В хорошую погоду Совет собирался на открытой морским ветрам веранде дома Дженни, куда Гарп все чаще отказывался приезжать. „Там у вас полно чокнутых, — заявил он Роберте, — они напоминают мне другие времена“. Поэтому собирались иногда в фамильном особняке Стирингов, который принадлежал теперь школьному тренеру. В присутствии этих несгибаемых женщин Гарп чувствовал себя здесь более уверенно.
Без сомнения, его уверенности еще прибавилось бы, заседай они в его спортивном зале. Но даже там, вынужден был признать Гарп, бывший Роберт Малдун без боя не уступил бы ему ни одного очка.
Просительницу № 1048 звали Чарли Пуласки.
— Я полагал, что к нам обращаются только женщины, — заметил Гарп. — Хотя бы одно условие должно быть незыблемо.