12 
Я все еще мальчишка, тряпка, если после всего, что произошло, могу думать о ней. Все. Кончено.
Занятый своими мыслями, я шел, глядя под ноги, по тропинке, так хорошо мне знакомой. И когда я наконец дошел до поворота, то увидел нечто совершенно неожиданное.
Почти у самого подножия горы стояла палатка. Это была большая палатка, человек на десять наверное, а за ней — две другие, поменьше. Незнакомые мне трое мужчин и женщина копали землю. Все это — и палатки в лощине и люди на фоне гор, освещенных неярким полярным солнцем, — выглядело особенно отчетливо.
Мне бы сразу догадаться, что это палатки геологической экспедиции. Но в мыслях своих я был так далеко отсюда, что все сообразил лишь тогда, когда женщина воткнула в землю лопату, выпрямилась, увидела меня и окликнула:
— Товарищ Арефьев!
Ну конечно, это была та самая Волошина. Теперь, когда остальные люди, прекратив копать, тоже уставились на меня, убегать было бы просто глупо. Тем более что Волошина уже шла мне навстречу, спрашивая на ходу:
— Вы к нам, товарищ Арефьев? Только к нам лучше было идти по шоссе, а уж потом свернуть в сторону.
Она подошла ближе. Сейчас, в светлом платье в красный горошек, она выглядела так, как я и предполагал: худенькой, даже тщедушной.
А Волошина, оборачиваясь к стоящим у палаток мужчинам, крикнула:
— Евгений Артемьевич, это товарищ Арефьев, начальник «Туннельстроя». — Потом она снова обернулась ко мне: — Это наш руководитель, профессор Горчаков.
Горчаков направился ко мне. Я тоже сделал несколько шагов вперед.
— Здравствуйте, товарищ Арефьев, — сказал Горчаков, подходя и протягивая мне руку. Он был высокого роста, с обветренным морщинистым лицом, на котором резко выделялась щеточка седых усов. На вид ему было под шестьдесят, но держался он очень прямо. Мы поздоровались. — Очень любезно с вашей стороны, что вы навестили нас. Мы, правда, еще не обжились, всего третий день как приехали. Прошу вас.
Он чуть посторонился, пропуская меня вперед и жестом приглашая подойти к палаткам.
Я чувствовал себя неловко, но не мог же я прямо заявить: «Товарищи, простите, но мне не до вас. Я не к вам шел. У меня тяжело на душе. Это только случайность, что я забрел сюда».
— Вы уже знаете о нашей экспедиции? — спрашивал между тем Горчаков.
— Да, — ответил я. — Кондаков говорил. Директор комбината. Вы, кажется, звонили ему?
Помимо моей воли, в последних словах прозвучал упрек. Но Горчаков как будто ничего не заметил.
— Только сегодня звонил, — добродушно подтвердил он. — Рассказал вкратце о наших делах. Условились завтра встретиться. Между прочим, одна из моих просьб, — продолжал он, — касалась вас, вернее — вашего строительства. Вы понимаете, геолога хлебом не корми, а дай нырнуть под землю или забраться в гору. Я и попросил директора помочь нам познакомиться с вашим строительством.
— Собственно говоря… — начал было я, но Горчаков прервал меня:
— Конечно, я понимаю, директор комбината тут ни при чем. Достаточно было просто обратиться к вам. Это так, к слову пришлось в разговоре…
Волошина шла молча рядом с нами.
— Насколько мне помнится, — сказал я напрямик, — ваш работник уже побывал в туннеле. Я имею в виду товарища Волошину.
— Да, я была в туннеле, Евгений Артемьевич. — Она мгновенно покраснела, в ее глазах появилось что-то беспомощно-детское. — Ведь это совсем рядом, и я не удержалась. К сожалению, я видела товарища Арефьева совсем мельком, и мне показалось, что он очень занят…
Она замолчала.
— Вот как? — удивился Горчаков и добавил: — Ну и бойкая ты девица, Ирина!
Мы подошли к палаткам. Горчаков предложил мне заглянуть внутрь большой палатки, снова напомнив при этом, что они «не обжились». Я вошел в палатку. Действительно, они еще «не обжились». Рюкзаки, спальные мешки, свертки кошмы — все это было свалено в большую кучу. Двое мужчин разбирали на длинном, пахнущем свежим деревом, очевидно недавно сколоченном столе микроскопы, лупы, — должно быть, устанавливая полевую химическую лабораторию.
— Вы надолго в наши края? — спросил я.
— Как поживется, — ответил Горчаков и добавил: — Если говорить серьезно, то года на полтора-два.
— Где же вы собираетесь жить зимой?
— Здесь, конечно. В Тундрогорске все забито. Так сказать, жилищный кризис.
Я усмехнулся:
— В палатках? Это Заполярье, профессор.
12 
