– Я об этом уже думала, – кивнула Офелия.
– Раньше я вел уроки живописи в интернате для психически больных детей. Это потрясающе, уверяю вас. Мне Кажется, это лучшее, что я делал в своей жизни. Правда, не я их учил, а они меня. Учили терпению, мужеству, любви к жизни. Но потом я переехал сюда, и с уроками было покончено.
На самом деле все обстояло несколько сложнее. Когда Мэтт понял, что отлучен от детей навсегда, он впал в глубокую депрессию, и от уроков пришлось отказаться. А к тому времени, как он оправился, ему так понравилось одиночество, что не захотелось ничего менять. Он даже практически перестал бывать в городе.
– Люди с психическими расстройствами часто бывают весьма неординарными личностями, – мягко проговорила Офелия.
То, как это было сказано, заставило Мэтта внимательно посмотреть ей в лицо. И по выражению ее глаз он сразу понял, что она знает об этом куда больше, чем говорит. Глаза их встретились. И Мэтт отвернулся, почувствовав в груди холодок. Что-то подсказывали ему, что спрашивать не стоит. Но Офелия почувствовала его замешательство.
– Мой сын страдал маниакально-депрессивным психозом… потеря ориентации… Он был мужественный мальчик… но в последний год он дважды пытался покончить с собой.
Сказанное ею было знаком огромного доверия. Но теперь Офелия, так же как и прежде Пип, подсознательно чувствовала, что Мэтту можно доверять. И его молчаливое сочувствие приятно на нее подействовало.
– А Пип знает?.. – Его явно потрясло то, что он услышал.
– Да. Для нее это тоже было нелегко, тем более что во второй раз его обнаружила именно Пип. Это… это было ужасное зрелище.
– Бедная малышка! Несчастные дети… Как же так?
– В первый раз вскрыл себе вены. Слава Богу, неудачно, так что все обошлось. А во второй – попытался повеситься. А Пип вошла что-то спросить и обнаружила его. Он уже начал синеть. Еще немного, и все было бы кончено. Она помчалась за мной, мы вынули его из петли, и тут сердце перестало биться. Я делала ему искусственное дыхание. Потом приехала «скорая помощь». Й счастью, его удалось спасти. Пришлось делать дефибрилляцию… Сигнал появился не сразу. Это было ужасно!
Вспоминать об этом до сих пор очень мучительно. Ей и сейчас порой снилось, как она вынимает сына из петли.
– В последнее время ему стало лучше. Вот поэтому я и настояла, чтобы он полетел в Лос-Анджелес вместе с отцом. У Теда была назначена какая-то встреча, и мне хотелось, чтобы Чед немного развеялся. Им ведь не так уж часто доводилось бывать вместе. Тед вечно был занят. – «И к тому же не хотел видеть, что творится с сыном», – добавила она про себя. Но вслух ничего не сказала. Даже после двух попыток самоубийства Тед упрямо твердил, что у сына, дескать, просто способ привлечь к себе внимание. Офелия пыталась объяснить, что во всем виновата болезнь, но он только отмахивался.
Но Мэтт хорошо знал жизнь. И детей тоже.
– А как они ладили с вашим мужем? Наверное, ему было трудно смириться с мыслью о том, что сын неизлечимо болен?
Поколебавшись, Офелия кивнула:
– Да. Собственно говоря, он так и не смирился с этим до самого конца. Считал, что это возрастное. Даже не хотел ничего слушать, когда доктора говорили, что мальчик тяжело болен. А всякий раз, когда Чеду становилось лучше, Тед сиял, считая, что он прав и худшее уже позади. Я тоже поначалу надеялась. А потом перестала. Тед во всем винил меня, вечно ворчал, что я его разбаловала или что ему просто нужна подружка. Наверное, родителям вообще трудно смириться с мыслью, что ребенок неизлечимо болен, что ему никогда не будет лучше… Иногда удается подобрать лечение, и наступает временное улучшение, но ненадолго. И так будет всегда.
Офелия говорила с полным знанием дела, но такое знание досталось ей дорогой ценой. С самого первого дня, как только врачи поставили страшный диагноз, она отдавала себе отчет, что впереди у них тяжелые времена, хотя в раннем детстве Чед был просто очаровательным. Умненький, явно в отца, малыш с самого рождения постоянно болел. Он вообще не отличался крепким здоровьем. Именно Офелия бегала с ним по врачам, пока ему не вынесли страшный вердикт. Но даже тогда Тед упорно заявлял, что психиатры сами полные психи, а все их тесты абсолютно неубедительны. Казалось бы, после всех бессонных ночей, бесконечных приступов и попыток самоубийства какие еще доказательства ему нужны?! Конечно, лечение помогало, но все врачи в мире бессильны решить эту проблему. Офелия уже смирилась с мыслью, что Чед неизлечимо болен. Но только не Тед. Он отказывался в это верить. Чтобы у него был психически больной сын?! Нет, это невозможно!