Особенно,... 
74 
Вечером приехал из города Шикович. Жгли костер и варили уху: Ярош с сыном успели наловить рыбы.
Еще сырой от вчерашнего ливня хворост горел ровно и нежарко. Уха варилась долго. Ели ее уже поздненько. Накормили детей.
— Наташа и Витя! Спать!
— Мама!
— Спать. Спать.
Дети нехотя направились к даче.
— Ты безжалостная, Галя. Виктор собирал дрова и ловил рыбу, — заступился Шикович.
— Галя лучше педагог, чем мы с тобой, — заметила Валентина Андреевна.
— Правильно, жена. Педагоги мы с тобой никудышные.
— Как там Владислав? — спросил Ярош.
— Работает.
— Ты его видел?
— Разве ему до сына! Он весь в подполье.
— Не иронизируй над серьезными вещами. Сын избегает встречаться со мной. Ему стыдно. Приезжал Тарас.
Женщины сидели на лавочке, мужчины по-турецки на влажной земле, друг против друга. На газете лежали хлеб, огурцы. У могучего дуба — бутылочка; в стекле отражался огонь, и бутылка выдавала себя этими пунцовыми отблесками. Шикович протянул к ней руку.
— Старуха, тебе налить?
— Налей, дедуся.
— А тебе, Галя?
— Ты так предлагаешь, что, если бы и хотела, отказалась.
Кирилл захохотал:
— Галя, ты великий психолог! Я таки подумал, что святой водицы этой мало на две такие криницы.
— Ты криница? Кладезь мудрости? — отпив глоток водки, засмеялась Валентина Андреевна.
— Не ценишь ты своего мужа. Грешница! Покарает тебя бог.
Ярош отдыхал. Ему не хотелось ни говорить, ни думать. Он смотрел в огонь, любовался отблесками пламени, углями, янтарными каплями смолы, выступившими на тонком суку. Красивые какие. Жаль, что они сгорят. И в этот миг впервые после того, как уехал из больницы, шевельнулась в душе тревога за Зосю. Но он отогнал ее. Ничего не случится. Еще вчера Зося пришла в себя. Сегодня смотрела на него с благодарностью ясными глазами. Попробовала улыбнуться. Прошептала: «Мне легко дышится!» Да, теперь ей будет легко дышать и легко ходить по земле! Ярош думал об этом с радостью.
Кирилл рассказывал о своих поисках, о разговорах в КГБ и горкоме.
Ярош удивился:
— Есть дело на Савича? На мертвого?
— Ты же сам говорил, что в твои обязанности подпольщика входило собирать сведения о тех, кто сотрудничал с оккупантами. Не из спортивного интереса и не для мемуаров это делалось.
— Да, — задумчиво согласился Ярош. Галина Адамовна протянула ему мисочку с ухой.
— Благодарю, — сказал отчужденно, пригубил ложку, поставил мисочку на край лавки. — Горячо, — и повернулся к Шиковичу: Слушай, Кирилл, а стоит ли ворошить это дело?
— Ну, знаешь! — Шикович даже вскочил от возмущения.
— Погоди, не горячись. Пусть меня простят, но я не верю в объективность дел, которые заводились в то время… если уж заниматься этим, то позже, когда затянутся раны… Самое драгоценное качество памяти — способность забывать… Если бы ничто не забывалось, человечество погибло бы.
— Странная у тебя философия!
— Я думаю о живых людях, об их сердцах.
— Ты думаешь о Зосе.
«Почему он так волнуется за нее?» Встревожилась Галина.
Ярош взял свою мисочку, начал хлебать уху. Кирилл подкинул в костер веток. Огонь притух, и в темноте лиц не было видно.
— Так вот что я тебе скажу! — прозвучал, казалось, издалека, голос Шиковича. Может быть, ты забыл или хочешь забыть. Утебя работа не менее героическая, чем в подполье. Наука, у которой ты жалеешь оторвать даже минуту на что-нибудь другое. Но имей в виду, что Зося ничего не забыла и никогда не забудет. И миллионы не забудут. И ты не оберегай ее от прошлого.
Сучья с той стороны, где сидел Ярош, разгорелись, и огонь осветил его фигуру. Багровый от бликов пламени, большой и неподвижный, как статуя, с мисочкой в руках, он напоминал вождя неведомого племени, племени необычайно сильных и красивых людей. Галина, взглянув на него, почувствовала острый приступ страха от мысли, что может потерять его. Валентина Андреевна смотрела на Яроша с восхищением и тайной женской завистью.
Он шевельнулся и кинул пустую мисочку во тьму.
— Так и я тебе скажу. Слушай. Ты ведь не исследуешь подполье во всем его объеме. Ты как детектив. Тебя захватила история одного человека, его загадочная смерть, и ты обрадовался случаю, увлекся острым сюжетом.
— Его всегда влекло к детективу, — сказала Валентина Андреевна. Ей было хорошо, весело и хотелось стравить мужчин в споре.
74 
