8 
На мне была белая блуза (застегнутая, как положено, наизнанку), узкие черные брюки и удлиненная дорожная куртка, которая неплохо сочетается с широкополой шляпой. Когда я так одеваюсь, мой братец Аллан дразнит меня проповедницей.
– Конечно, мы все с нетерпением ждем Праздника, дедушка, – ответила я.
– И это хорошо, рад слышать, – сказал он. – Стало быть, отправляешься в Данблейн?
– Да, дедушка.
– Вечерком зайдешь? У меня созрели кое-какие формулировки.
– Непременно зайду.
Я помогала ему в составлении окончательного (как мы все полагали) текста нашей священной книги под названием «Ласкентарианское Правописание», в которую с небесного благословения непрерывно вносились поправки аж с тысяча девятьсот сорок восьмого года, когда дедушка только-только начал свою деятельность.
– Вот и славно, – сказал он. – Ну, желаю приятного… уж не знаю, как и назвать такое занятие, когда бренчат на органе, – заулыбался он. – Ступай с Богом, Айсис. И не любезничай с незнакомцами.
– Спасибо, дедушка. Постараюсь.
– Я не шучу. – Он вдруг нахмурился. – Меня в последнее время не оставляют предчувствия… насчет репортерской братии. – Его губы нервно дрогнули.
– Тебе было видение, дедушка? – спросила я, стараясь не выдать своего интереса.
Изначально видения играют огромную роль в нашей вере. Первое видение посетило деда сорок семь лет назад: точнее, это была целая череда видений, которые на раннем этапе помогли нашей Церкви справиться со многими превратностями судьбы. Мы безраздельно доверяли и радовались видениям нашего Основателя, хотя с годами они потускнели и сделались весьма редкими: возможно, виной тому – он и сам это признавал – был его возраст.
У него на лице мелькнула досада, которая тут же сменилась задумчивостью.
– Я бы не рискнул назвать это видением и уж тем более откровением, – произнес он. – Простое предчувствие, понимаешь?
– Понимаю. – Мне хотелось его успокоить. – Не сомневайся, я буду осмотрительна.
– Умница, – похвалил он.
Взяв шляпу, я покинула «Когитарий». Сестры уже вышли из ванной, полностью обсохшие и благоухающие свежестью. Я миновала гористый пейзаж спальни, приблизилась к выходу из этого полумрака и у порога прихожей подхватила с полу свои башмаки.
– Как он сегодня? – спросила сидевшая за конторкой Эрин, пока я завязывала шнурки.
Она покосилась на мою обувь с таким видом, будто заметила какую-то гадость, прилипшую к подошвам.
– По-моему, в бодром расположении духа, – сообщила я и получила одобрение в виде ледяной улыбки.
***
– Ай, здорово! – бросил Аллан, выходя на площадку одновременно со мной, только с противоположной стороны. Мой старший брат высок ростом и хорошо сложен; у него соломенные волосы и светлая кожа, цвет глаз – как у меня, но взгляд более пронзительный. Широкоскулое лицо, самоуверенная усмешка. Глаза обычно стреляют по сторонам: он, допустим, ведет беседу, подкупающе улыбается, но не смотрит перед собой и лишь изредка встречается с вами взглядом, желая проверить, внимательно ли его слушают; впрочем, если ему нужно убедить собеседника в искренности своих намерений, он начинает буквально сверлить его взглядом. Аллан уверяет, будто покупает себе одежду, как и все мы, на благотворительных распродажах в Стерлинге, хотя можно только гадать, как он откапывает там безупречные костюмы-тройки и шикарные блейзеры, которые сидят на нем как влитые. Но надо отдать ему должное: отправляясь вместе с нами за пределы Общины, он, несмотря на нелицеприятные подозрения в тщеславии, всегда выбирает скромную, поношенную деревенскую одежку. В то утро на нем были «вареные» джинсы со стрелкой, рубашка в клетку и твидовый пиджак.
– Доброе утро, – отозвалась я. – Берни сказала, у тебя ко мне дело.
Аллан с улыбкой передернул плечами:
– Так, ничего особенного. – Он двинулся за мной вниз по лестнице. – Просто до нас дошли слухи, что тетушка Бриджит не собирается возвращаться к Празднику. Вот я и подумал: может, ты должна об этом упомянуть.
– Вот как? Да, жаль, что она не приедет. Но ты сегодня увидишься с дедом, сам ему и скажешь.
– Сказать-то скажу, но от тебя он такие известия воспринимает лучше, согласись. Ты же его любимица, правда? Так ведь, Ай?
На нижней ступеньке он ткнул меня локтем в бок и с хитрецой ухмыльнулся. В прихожей по-прежнему пахло мастикой, а пол блестел, словно каток; Элиас и Хэрб уже ушли.
8 
