Особенно,... 
79 
– Я – почти автопилот.
– Может, лучше на поезде?
– Чепуха. А куда мы собираемся?
– В Эссекс, – решилась я и засунула руки в карманы своих модных брюк. – Как ты думаешь, моя старая одежда уже готова?
***
В «Ламанче» было темно и тихо; дом оказался на замке. Мы добрались туда только к вечеру и ожидали увидеть внутри свет. Но никаких признаков жизни обнаружить не удалось.
Стоя на заднем дворе, мы всматривались в дымчатые окна оранжереи, но разглядели только огромный круглый резервуар. Небо над нами постепенно темнело.
– Вот невезуха – смылись, – расстроилась Иоланда.
– Действительно.
Мы отступили назад и обошли дом сбоку. Из-под карниза пробивался яркий огонек.
– Смотри! – обрадовалась я.
– Было бы на что. – Иоланда покачала головой. – Это сигнализация, деточка; включается автоматически с наступлением темноты.
– Ох…
Мы поплелись к машине, минуя расписной плуг, тележное колесо и тачку; только теперь до меня дошло, что все это – чистой воды декорация. На воротах висел замок, и нам пришлось вернуться тем же путем – через забор.
– Вот дьявольщина, – воскликнула бабушка Иоланда, усаживаясь за руль взятой напрокат машины, – хочешь не хочешь, придется нам с тобой ехать в Лондон, брать номер в «Дорчестере», давиться ужином в «Ля-Гавроше», чтобы только успеть в театр, а ночью куролесить в каком-нибудь до неприличия дорогом клубе и глушить марочное шампанское. – Она щелкнула языком и включила зажигание. – Терпеть не могу, когда это случается не по моей воле.
***
– Как твоя голова?
– Раскалывается. Как будто бык наступил.
– И вдобавок нагадил, точно? Ха-ха-ха.
Открыв глаза, я хотела испепелить бабушку взглядом. Она на мгновение оторвалась от свежего номера «Уоллстрит джорнэл» и подмигнула. Наша машина (Иоланда произносила «як-гуар») влилась в утренний поток транспорта возле универмага «Хэрродс»; за рулем сидел шофер в сером костюме. Мы направлялись в аэропорт Хитроу. Я ерзала на Сидячей доске, поскрипывая кожаными брюками. В то утро передо мной не стоял вопрос, что надеть: химчистка отеля в Бате так и не справилась с моей старой одеждой ко времени нашего отправления в Лондон. Мы оставили адрес Ордена, и нас уверили, что вещи дойдут в целости и сохранности, но это означало, что мне придется лететь обратно в купленном бабушкой наряде, который совершенно не подходил для возвращения в Общину. Так или иначе, у меня просто не было сил подбирать какую-то другую одежду. На Иоланде были сапоги и темно-синий костюм – юбка-брюки с коротким жакетом.
– Ох, – выдавила я. – Кажется, у меня сейчас…
– Сумеешь открыть окно? – быстро сориентировалась Иоланда. – Гляди, вот кнопка…
– Ага. – Внутри моих кожаных брюк началась газовая атака. – Прости, – сгорая от стыда, буркнула я.
Бабушка Иоланда шмыгнула носом, покачала головой и снова погрузилась в чтение.
– Дьявольщина: разит так, будто у тебя в штанах, деточка, издох скунс.
***
Как я уже говорила, наша вера не осуждает легкого подпития, но порицает тех, кто не знает меры. При этом ни для кого не секрет, что люди, которые не прочь слегка взбодриться алкоголем, иногда напиваются до потери пульса и что от легкого подпития до скотского состояния – один шаг. Но если границу разумного человек переходит нечасто, наказанием за такое прегрешение будет служить похмелье, и упреки тут излишни.
Изредка кто-нибудь из ласкентарианцев, очень уж мучаясь с перепоя, даже сожалеет, что Сальвадору не был дан знак свыше – вместе с прочими правилами веры – раз и навсегда запретить употребление спиртного. На самом же деле такой знак ему поступил, причем на раннем этапе: в течение целой недели мой дедушка записывал результаты общения с Богом через посредство настройки на Их частоту и на второй странице своих первоначальных заметок увековечил одну заповедь (иначе не скажешь), которая требовала всеми силами воздерживаться от горячительных напитков. Однако на второй неделе откровений данный пункт был вычеркнут, потому что примерно в это время мистер Мак-Илоун стал давать Сальвадору профилактические порции виски, напоминая о необходимости укреплять здоровье, и подвел его к мысли, что запрет на употребление алкоголя ему только пригрезился, ибо по сути своей был ложным сигналом.
Перед отъездом из Верхне-Пасхального Закланья мне выпала честь помогать деду в пересмотре «Правописания», нашей священной книги, кладези мудрости и проницательности Сальвадора. В задачи правки входило исключение ложных сигналов, некогда воспринятых нашим Основателем, но, как показал опыт, не в полной мере отражавших Божественное послание. В том, что наш Блюститель способен оглянуться в прошлое и признать ошибочность или, по крайней мере, неполноту своих утверждений, мне виделось могучее влияние Высшей Истины. Разумеется, никакой вины за Сальвадором не было: он просто пытался слово в слово донести до нас Глас Божий, хотя сам оставался всего лишь человеком, а человеку свойственно заблуждаться. Но вместе с тем человеку свойственно проявлять гибкость и чуткость в любых обстоятельствах, а тому, кого не задел низменный порок гордыни, свойственно также признавать и по мере сил исправлять свои ошибки.
79 
