Последние отзывы

  82  

— Не толпитесь у пушек! — кричит Даоис. — Рассредоточьтесь! Спрячьтесь в укрытие!

Бесполезно, понимает он. Горожан-добровольцев, которые еще не успели изнемочь и испугаться и не обладают даже самыми зачаточными сведениями в военном деле, то есть понятия не имеют о началах тактики, собственный боевой задор заставляет без нужды лезть на рожон. Очередной залп скашивает Висенте Фернандеса де Эросу — он как раз подносил патроны, — подручного пекаря Амаро Огеро Мендеса, 24 лет, а хозяйка его, Кандида Эскрибано, наблюдающая за схваткой из окна своей булочной, видела, как он дрался бок о бок с товарищами — Гильермо Дегреноном Дербером, 30 лет, Педро дель Валье-Прието, 18 лет, и Антонио Виго Фернандесом, 22 лет, — и рухнул, ужаленный двумя пулями. Подхватив упавшего, хлебопеки тащат его в монастырь, и не их вина, что не донесли: по дороге, ручьями крови заливая им руки, Амаро умер. А когда шли обратно, прозвучал новый залп: Гильермо Дегренон тяжко ранен в голову, Антонио Виго — в грудь, а Педро дель Валье убит на месте. За каких-то десять минут хлебопекарня на улице Сан-Хосе лишилась четверых работников.

* * *

Шарль Тристан де Монтолон, исполняющий обязанности командира 4-го пехотного полка императорской армии, убедившись, что все пуговицы на его мундире застегнуты по форме, поправляет шляпу и обнажает саблю. Он не может больше смотреть, как одного за другим убивают его солдат. И потому, получив донесения от командиров рот и неутешительные сведения о вестфальцах, которые по-прежнему окружены на углу Сан-Хосе и Сан-Бернардо, решает, как говорится, ухнуть в котел все мясо сразу. Одновременная атака по трем направлениям успеха не приносит, потери огромные, а каждый новый приказ, поступающий из главного штаба, звучит раздраженней и требовательней предыдущего. «Хватит валандаться!» — лаконично гласит самый последний, нацарапанный и подписанный собственноручно Иоахимом Мюратом. Так что майор, оставив для прикрытия своего тактического маневра только вестфальцев и подразделение фузилеров, чтобы беспокоили противника огнем с крыш и балконов, собирает все прочие силы в один кулак.

— Наступать будем сомкнутым строем и бросимся в штыки, — сказал он офицерам. — От Фуэнте-Нуэва по улице Сан-Хосе — и к самому парку. Примкнуть штыки и не мешкать… Я пойду впереди.

Офицеры выстраивают своих людей, занимают места. Монтолон убеждается, что плотная штурмовая колонна, ощетинившись восемью сотнями штыков, занимает всю улицу и что в этом многолюдстве молодые солдаты, чувствуя плечо товарища, глядят уверенно и бодро. В голову колонны майор поставил лучших гренадер полка, тем паче что штыковая атака — фирменное, можно сказать, и к тому же весьма острое блюдо наполеоновской кухни и не всякому по силам его переварить. Поля сражений по всей Европе могут засвидетельствовать, как трудно выдержать напор сомкнутого строя, который хоть и несет значительные потери, когда выдвигается для лобового удара, однако при хороших офицерах и вымуштрованных, спаянных воедино солдатах способен врезаться в боевые порядки противника на манер сокрушительного тарана, ведущего при том сосредоточенный огонь. Десятки битв были выиграны именно так.

— Да здравствует император!

Горнист подает сигнал к атаке, тотчас подхватываемый барабанами.

— Вперед! Вперед!

Синяя, густая, внушительных размеров, блистающая штыками колонна под мерный топот сотен подошв по мостовой приходит в движение и втягивается на Сан-Хосе. Монтолон идет перед строем, испытывая, как всегда при начале боя, странное ощущение — будто все это происходит не с ним и не на самом деле, ибо собственную его волю и какие бы то ни было чувства вытесняет подчинение этому механическому движению, выучке и дисциплине. Однако опасение получить пулю все же присутствует, как он ни старается загнать его куда-нибудь в самый дальний и темный угол сознания.

— Вперед!.. Шире шаг!

Топот подошв становится чаще и заполняет всю улицу. Монтолон слышит за спиной прерывистое, частое дыхание солдат, а впереди — ружейную трескотню тех, кто прикрывает атаку. Глаза его не упускают ни малейшей подробности: он видит валяющиеся на мостовой трупы солдат, кровь, выщербленные картечью и пулями фасады домов, разбитые стекла, ограду парка, чуть дальше, на пересечении с улицей Сан-Андрес, — монастырь Маравильяс, а еще дальше, у ворот Монтелеона, — пушки и суетящихся вокруг них инсургентов. Выстрел — и заряд, свистя над головами, уходит в козырек крыши, обрушивая на французов кирпичную крошку, обломки алебастра, битую черепицу. Вслед за тем от ограды и ворот гремит частая ружейная пальба.

  82