Особенно,... 
9 
Жена, крепившаяся с утра, чтобы не расстраивать Артамонова (понимала: ему всех труднее — родная ведь мать), вдруг коротко всплакнула.
— Все винилась передо мной, — сказала. — Прости, говорит, Полюшку я тебе не вынянчила. Всех перенянчила, а на Полюшку вот сил не хватило…
Сын, понурившись, молчал. Его-то баба Кланя увезла от родителей полуторамесячного, выходила, выкормила из соски и вернула двухлетним румяным бутузом. Артамонов, тогда молодой специалист, жил в частной, промерзшей насквозь комнатушке, у жены вдруг пропало молоко, парень по ночам кричал, жена выла над ним. Ужас! Мать приехала, посмотрела два дня на все это безобразие и заявила решительно:
— Вот что, детки милые, как хотите, а Михаила я у вас заберу. Вы мне здесь мальчонку угробите.
Да и потом Мишка каждое лето проводил у бабушки.
Поспать Артамонову толком не удалось. Он забылся часа на полтора, а потом, видимо от рывка поезда на какой-то станции, проснулся. И сразу почувствовал — больше не заснуть. На всякий случай попробовал проверенное средство — посчитал «белых верблюдов». «Один белый верблюд, два белых верблюда… три белых верблюда…» Это надо было делать неторопливо, старательно представляя верблюдов: как они идут, двугорбые, навьюченные, покачивая головами, — с бархана на бархан, с бархана на бархан… Белые верблюды, белый песок…
Артамонов выстроил длиннющий караван — в тысячу двести голов. Сон не приходил.
Тогда он потихоньку оделся, прихватил со столика сигареты, вышел в коридор. Остаток ночи простоял там у окна. Курил, думал.
Несколько раз выскальзывала из купе жена, потершись щекой об плечо Артамонова, спрашивала:
— Ну что? Как ты? Мотор как?
— Нормально, — отвечал он. — Ты не бегай, спи. Миху разбудишь.
— Ага. Разбудишь его.
У подъезда дома, где жила сестра Артамонова Анастасия с дочерью Ольгой (а последний год и мать), несмотря на ранний час, стояла бортовая машина. Артамонов еще из такси ее заметил и признал.
— Колина, — сказал. — Точно — его.
Коля Тюнин был добрым гением семейства Артамоновых — Новокузнецкой его ветви. Работал он шофером в той же организации, что и сестра, когда и на какой почве они сдружились, Артамонову было неизвестно, но с некоторых пор дом сестры, быт и жизнь без Коли Тюнина он себе представить уже не мог. Хотя сестре, с ее норовистым характером, всегда хотелось все решить самостоятельно, Коля говорил: «Молчи, блин!» — и вертел по-своему: вез из деревни дешевую картошку, выколачивал дачный участок на две семьи («Зачем он мне! Горбатить там на старости лет!» — ругалась сестра), переклеивал обои, устраивал Ольге переэкзаменовки в институте (племянница Артамонова работала и училась — на вечернем отделении). Коля все мог и все умел. Знакомства у него были обширнейшие, в основном по автомобильной линии. Развинтить, собрать что-нибудь из фантастических обломков, перекрасить — все это горело у него в руках, и народ вокруг Тюнина роился — самый разный. Коля мог заставить поехать бельевое корыто.
Артамонову он с первого взгляда не понравился: за чрезмерную бойкость, панибратство и буквально насильственность — по отношению к сестре. Вдобавок, у Коли косил один глаз, и Артамонов неприязненно подумал: «Пройда!»
Но потом узнал Тюнина поближе, понял его бескорыстнейшую душу — и полюбил. Просто из Коли фонтаном била энергия, желание усовершенствовать все вокруг, улучшить и облегчить чужую жизнь, научить этих — «блин, недокумеканных» — уму-разуму. А глаз у него косил, кстати, из-за кессонной болезни: Коля служил когда-то водолазом и, был случай, пролежал несколько часов на дне, придавленный «севшей» подводной лодкой.
Артамоновых ждали: Анастасия и Ольга на работу, естественно, не пошли, отпросились. Коля Тюнин глотал в кухне горячий чай.
— Не успел, блин, позавтракать. Вы чего опаздываете? Ехать надо.
— Не мы — поезд, — сказал Артамонов.
— Не выспался, наверное? — спросила сестра. Артамонов махнул рукой: какое там!
— Ой, что же делать? Костя звонил только что, просил, чтобы обязательно ты приехал. Он там затуркался совсем. Один ведь с девчонками. Александра-то в больнице. Я тебе говорила — нет?.. Ну, здесь, в городе. Перед праздниками привез, с сердцем плохо. Ничего ей не сообщаем — боимся.
Сестра говорила так, словно у Артамонова были какие-то раздумья: ехать ему или не ехать.
— Давайте я поеду, — вызвался Миха.
9 
