Последние отзывы

  53  

— Правильно. Кажется, я завтра обязан явиться к местным полицаям.

— Ну да, мы живем в долбаной полицейской стране, — устало говорит он, протягивая мне портсигар с косячками. — Так ты будешь?

Я пожимаю плечами.

— Вообще-то обычно я это… ни-ни, понял? — Я беру один. — Спасибо. — Меня пронимает дрожь. На мне пиджак и куртка, но я все равно замерзаю. — У тебя тут где-нибудь бывает тепло?

Энди-ледоход улыбается.

Мы сидим в комнате рядом с его спальней на верхнем этаже отеля, курим мериджейн и попиваем виски. Я знаю, что заплачу за это завтра — точнее, уже сегодня, но мне на это плевать. Я рассказываю ему про свою статью о виски, про холодную фильтрацию и подкраску, но он, похоже, все это уже знает. Комната довольно просторная, сразу не поймешь — то ли обшарпанная, то ли уютная: потертые бархатные шторы, старинная, массивная деревянная мебель, множество пухлых вышитых подушечек и на внушительном столе в углу древний компьютер «IВМ»; у него внешний дисковод и модем, корпус посажен чуть наперекосяк. Рядом стоит «эпсоновский» принтер.

Мы сидим у камина, в котором горят настоящие поленья, а посередине комнаты, на потертом темном ковре жалобно постанывает калорифер. Я наконец-таки согрелся. Энди сидит в древнем горбатом кресле с обивкой из искусственной кожи, которая местами протерлась до сетчатой основы, а на подлокотниках отполирована до черного блеска. Он крутит в руках стакан с виски и большую часть времени смотрит в огонь. Тепло его победило — он снял верхний из своих кардиганов.

— Да, — говорит он, — нашему поколению был предоставлен карт-бланш. Я, помнится, в семьдесят девятом считал, что нам и в самом деле пора чем-нибудь заняться, попробовать наконец что-то новенькое, стать радикалами. Казалось, что с шестидесятых у нас было одно и то же правительство в двух чуть различающихся упаковках, а потому с тех пор ничего и не изменилось. Было такое ощущение, что после прилива энергии в начале-середине шестидесятых все покатилось под откос, у целой страны случился запор, ее спеленали правилами и законами и ограничительными порядками и вообще погрузили в заразительную, повальную скуку. Я никогда не мог понять — кто прав: социалисты — даже революционеры — или архикапиталисты, и выяснить это в Британии не представлялось возможным, потому что, как бы ни голосовал народ, никаких реальных изменений не происходило. Хит^[51] не принес ничего хорошего бизнесу, а Каллагэн^[52] не принес ничего хорошего рабочему классу.

— Я и представить себе не мог, что ты задумывался о революции, — говорю я ему, отхлебывая из стакана виски. — Думал, ты всегда был правоверным капиталистом.

— Я просто хотел перемен, — пожимает плечами Энди. — Казалось, именно это и нужно стране. На самом деле не имело никакого значения, откуда подует свежий ветер. Я никогда особо не распространялся на этот счет, потому что не хотел закрывать для себя никакие возможности. Я уже решил, что пойду в армию, а потому мне не хотелось, чтобы в моем личном деле было написано, что я поддерживал левацкие группы. Но мне еще раньше приходило в голову, что случись какое-нибудь… ну, не знаю, вооруженное восстание, всеобщий бунт… — Он весело смеется. — Я помню времена, когда это не казалось таким уж невероятным, и я думал, что случись что-нибудь такое в этом роде и будь они правы, а государство — нет, то не будет никакого вреда, если в армии в это время будут люди вроде меня, сочувствующие всяким таким движениям. — Он трясет головой, не отрывая глаз от огня. — Хотя сейчас все это, видимо, звучит очень глупо, правда?

— Не спрашивай меня, — пожимаю я плечами. — Ты разговариваешь с человеком, который считал, что лучший способ изменить мир к лучшему — это заняться журналистикой. Что не делает мне чести как мыслителю и стратегу, но тут уж ничего не поделаешь.

— В этой идее нет ничего плохого, — говорит Энди. — Но если ты сегодня разочарован, то причина частично в том, о чем говорю я, — в радикализме Тэтчер, который поначалу казался таким оригинальным. Всем нам засветила перспектива, ведущая через скудное, урезанное адекватно возможностям существование; нам предоставлялся случай последовать конкретному решительному плану, проводимому в жизнь человеком, который не собирался останавливаться на полпути. Отказаться от всего неэффективного, не бояться жестких решений, не бояться увольнять ставших лишними, отказаться от всего худшего, что было у патерналистского государства; повеяло свежим воздухом; это был крестовый поход, в котором мы все могли принять участие.

  53