65 
– Я имел в виду, если она станет руки распускать, – пояснил Дандридж. – Куда бы вас спрятать?
Он с надеждой покосился на, шкаф, где хранились документы. Но Хоскинс уперся.
– Давайте я просто посижу в уголочке.
– Она хочет поговорить со мной наедине, – возразил Дандридж.
– Господи ты боже мой, ну и поговорите с ней наедине. Нападет она на вас, что ли?
– А что вы думаете? Во всяком случае, мне нужен свидетель. У меня есть основания считать, что она предпримет попытку меня шантажировать.
– Шантажировать? – Хоскинс побледнел. Ой, не к добру это «есть основания считать». Выражение будто из свидетельских показаний полицейского.
– При помощи фотографий, – добавил Дандридж.
– Фотографий?
– Непристойных фотографий, – сказал Дандридж, проявляя совершенно излишнюю, по мнению Хоскинса, откровенность.
– И как вы собираетесь поступить?
– Пошлю ее куда подальше.
Хоскинс изумленно вытаращился на шефа. И этого-то молодца он называл олухом! Оказывается, ему палец в рот не клади.
– Знаете что, – решил Хоскинс, – когда она появится, я послушаю из-за двери. Лады?
Дандриджу пришлось согласиться, и Хоскинс помчался к себе в кабинет звонить миссис Уильямс.
– Салли, – прошептал он, – это я. Ну, сама знаешь кто.
– Представьте, не знаю, – ответствовала миссис Уильямс, у которой выдалась беспокойная ночь.
– Ну я же! Хося-Хося-Хосинька! – рявкнул Хоскинс, отчаянно придумывая себе такое прозвище, чтобы его не узнала телефонистка.
– Хося-Хося-Хосинька?
– Господи, ну Хоскинс, Хоскинс, – прошипел Хоскинс.
– А, Хоскинс! Что же вы сразу не сказали?
Хоскинс сдерживался из последних сил.
– Слушай внимательно. Дело швах. Швах. Ш – шакал, едри его в корень, в – ворона, а – акула…
– Что за чепуха? – перебила миссис Уильямс.
– Шухер. Дымим по-черному. Сожги все, поняла? Негативы, снимки. Да поскорее. Ты меня не знаешь, я тебя не знаю. Молчание – золото. И в гольф-клубе ты никогда не была.
С грехом пополам он втолковал миссис Уильямс, в какую передрягу она может попасть. А заодно узнал кое-что новенькое и о своей участи. Если миссис Уильямс сядет на скамью подсудимых, так только на пару с ним. Это она ему обещала.
К приходу леди Мод он опять был Дандриджа и даже открыл перед ней дверь, вслед за чем занял пост в коридоре и стал слушать.
Завидев леди Мод, Дандридж собрался с духом. Хорошо хоть Хоскинс за дверью – в случае чего можно позвать на помощь. К его удивлению, леди Мод была настроена вполне миролюбиво.
– Мистер Дандридж, – начала она, присев у стола, – я хочу развеять ваши опасения. Я на вас зла не держу. Да, в прошлом у нас с вами были кое-какие трения, но я лично уже все простила и забыла.
Дандридж бросил на нее недобрый взгляд. Лично он не собирался ничего прощать, а тем более забывать.
– Я пришла просить вашего содействия, – продолжала леди Мод. – Поверьте, то, о чем я хочу с вами говорить, останется между нами.
Дандридж покосился на дверь и сказал, что рад это слышать.
– Еще бы. Ведь, по моим сведениям, вы стали жертвой шантажа.
Дандридж уставился на посетительницу. Скажите, пожалуйста! Кому, как не ей, знать, что он стал жертвой шантажа.
– С чего вы взяли?
– Вот фотографии. – И леди Мод, достав из сумочки конверт, вынула и разложила на столе обгоревшие клочки. Дандридж внимательно их оглядел. Что за черт? Кто их порвал, отчего они обгорели? Он принялся их перебирать. Эге, а лица-то нигде нет. И этой ерундой она собирается его шантажировать? Разбежалась!
– Ну и что?
– Вам эти снимки незнакомы?
– Нет, конечно, – Дандридж уже овладел собой. Все ясно. Он забыл фотографии на столе мистера Ганглиона. Тот разорвал их, швырнул в камин, но потом передумал, выгреб обгоревшие обрывки и, отправившись к леди Мод, предупредил, что Дандридж обвиняет ее в шантаже. Вот она теперь и думает, как бы выкрутиться.
Следующая фраза леди Мод подтвердила его догадку:
– Стало быть, мой муж ни разу не пытался при помощи этих фотографий повлиять на ваше решение?
– Ваш муж? Ваш муж? – возмутился Дандридж. – Вы хотите сказать, что ваш муж пытался шантажировать меня этими… непристойными фотографиями?
– Именно это я и хочу сказать.
– Ну так позвольте вас разуверить. Сэр Джайлс всегда относился ко мне с величайшей деликатностью и уважением. – Дандридж опять покосился на дверь и, набравшись храбрости, добавил: – Чего не скажешь о вас.
65 
