Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
163 
Почему? Только ли из-за абстрактного желания хоть раз в виде исключения найти кого-нибудь по эту — настоящую — сторону телеэкрана? Откуда появилась надежда, что Рэйчел окажется хоть на йоту более одушевленной?
Ты задаешь слишком много вопросов, — сказал он себе. — Перестань спрашивать, бери. Дари. Как бы она это ни называла. Член у тебя в трусах или мозг? Делай что-нибудь. Она не знает, ты не знаешь.
Только одно — соски, которые образовали бы с его пупом и мягкой ямочкой солнечного сплетения теплый алмазный ромб, автоматически притягивающая руку девичья попка, пышные, недавно уложенные волосы, щекочущие его ноздри — на этот раз все это не имеет никакого отношения к черному гаражу или авто-призракам, среди которых они оба случайно оказались.
Теперь Рэйчел хотелось только одного — схватиться за него, ощутить, как его пивной живот расплющивает не сдерживаемые лифчиком груди, она уже стала разрабатывать планы, как заставить его сбросить вес, больше заниматься спортом.
Так и застал их вошедший Макклинтик — обнявшимися; время от времени кто-то из пары терял равновесие и слегка переступал ногами, дабы не упасть. Танцплощадка в подземном гараже. Так танцуют в городах.
Пока Паола вылезала из «Бьюика», Рэйчел поняла Все. Девушки поравнялись друг с другом, улыбнулись и разошлись. Отныне их пути разминутся, — говорили застенчивые симметричные взгляды, которыми они обменялись.
— Руни спит на твоей кровати. За ним нужно присмотреть, — только и сказал Макклинтик.
— Профейн, милый Профейн, — засмеялась она, и «Бьюик» заурчал в ответ на ее прикосновение, — как много людей, о которых надо сейчас позаботиться!
IV
Винсом пробудился от сна о дефенестрации в недоумении, почему это не пришло ему в голову раньше. Семь этажей отделяли окно спальни Рэйчел от дворика, служившего исключительно неблаговидным целям — там испражнялись пьяные, по ночам развлекались кошки, туда сваливали пивные банки и выметенный из квартиры мусор. Как бы прославил все это его труп!
Он открыл окно и, оседлав подоконник, прислушался. На Бродвее хихикали снимаемые кем-то девушки. Безработный музыкант упражнялся на тромбоне. Из окна напротив лился рок-н-ролл:
Юная богиня,
Мне «нет» не говори.
В парке вечерком
Вместе посидим.
Дай мне стать
Юным Ромео твоим…
Посвящен стрижкам "утиная задница" и чуть не лопающимся по швам узким юбкам Улицы, на которых полицейские наживали язву, а Совет молодежи зарплату.
Почему бы не спорхнуть туда? Жара усиливается, а на щербатом асфальте в щели между домами август будет бессилен.
— Послушайте, друзья, — сказал Винсом, — у меня есть слово для всей нашей Команды, и слово это напрочь больное. Одни из нас не успевают застегнуть ширинку, другие хранят верность подругам, пока не подкрадется менопауза, или Великий Климакс. Но среди нас, распутных и моногамных, по обеим сторонам ночи, на улице или вне ее, нет ни одного, на кого можно указать пальцем и сказать, что он здоров.
— Армяно-ирландский еврей Фергюс Миксолидян берет деньги у фонда, названного в честь человека, потратившего миллионы, дабы доказать, что миром правят тринадцать раввинов. Фергюс не видит в этом ничего дурного.
— Эстер Гарвиц платит за переделку тела, в котором родилась, и по уши влюбляется в искалечившего ее человека. Эстер тоже не видит в этом ничего дурного.
— Теледраматург Рауль может написать сценарий настолько уклончивый, что не вякнет ни один спонсор, и все-таки объяснить зрителям, что с ними происходит. Но при этом довольствуется вестернами и детективами.
— Художник Слэб во всем отдает себе отчет, у него замечательная техника и, если хотите, — «душа». Но он увлечен датскими творожниками.
— У фолк-певца Мелвина нет таланта. Однако именно он рассуждает о социальной политике чаще, чем вся Команда вместе взятая. И ничего не доводит до конца.
— Мафия Винсом достаточно умна, чтобы создать свой мир, но слишком глупа, чтобы не жить в нем. Обнаружив, что реальный мир не совпадает с ее фантазиями, она тратит все виды энергии — сексуальную, эмоциональную, чтобы приладить их друг к другу, но всякий раз безуспешно.
— И так далее. Любой, кто продолжает жить в столь больной субкультуре не имеет права называть себя здоровым. Остается лишь один здравый выход, которым я и собираюсь воспользоваться, это — окно, и сейчас я из него выпрыгну.
163 
