Последние отзывы

  27  

— Вы были сводником?

— Я был посредником.

— А после Моросини?

— У нее были связи с несколькими джентльменами. Но ни для кого из них она не стала официальной любовницей.

— Я могу это понять.

— Факт остается фактом, мсье. Вы богаты, а она бедна. Что она способна продать? Да ничего, кроме своей красоты. Что может продать ее мать? Да ничего, кроме своей дочери. Шарпийон — единственный товар всей семьи, и хороший товар, хотя с каждым годом его стоимость должна уменьшаться. Опытная и хорошо сохранившаяся женщина может запрашивать высокую цену в течение нескольких лет. Ведь бывают моменты, когда человеку хочется поговорить с женщиной, за которую он заплатил, а с женщиной постарше беседовать куда увлекательнее. Но юность — самый любимый цветок в нашем саду, юность и красота, в сумме дающие совершенство. Это прелестный цветок, но век его недолог. Мадам Аугспургер об этом прекрасно знает и должна выбрать момент как можно точнее. Ей нельзя продать девушку задешево, но нельзя и запрашивать заоблачную цену. Нам нужно относиться к ним по-деловому. Позвольте мне принять ваше предложение, и я помогу вам, как помог Моросини. Вся сделка займет не более трех дней…

— Моросини вам хорошо заплатил? Каковы были ваши комиссионные?

— Вот… — Гудар достал документ из внутреннего кармана своего камзола и показал его Казанове: — Видите, мсье. Это подпись ее матери. После разрыва Мари с его светлостью я имел право провести с ней ночь.

— И они, естественно, нарушили договор?

— Да, нарушили. Но девушка все еще несовершеннолетняя, и я не могу подать на них в суд.

— И, несмотря на это, вы продолжаете иметь с ними дело?

— Мне следовало настоять на том, чтобы сперва получить свои комиссионные, а уж потом свести ее с послом.

— И все, что вы не сумели получить у Моросини, вы надеетесь выудить у меня. Благодарю, но не думаю, что пожелаю связываться с ней после того, как она побывала в ваших руках.

— В таком случае я готов отказаться от комиссионных.

— Мне трудно вам поверить.

— Наверное, вы сочтете это странным, мсье, но я желал бы оказать вам услугу.

— Вы только возбуждаете мои подозрения.

— Вы вправе мне не верить, но чем я могу вам угрожать?

— Очень хорошо. Какую цену я должен предложить?

— Сто гиней, и я все отлично устрою.

— Она могла бы принять деньги, когда впервые явилась ко мне.

— Молодые честолюбивы, и лучше иметь дело с женщинами постарше. С ними можно говорить как с мужчинами.

— И вы передадите мое предложение?

— Я отправлюсь, как только вы согласитесь.

— Тогда ступайте.

Повисла пауза.

— Да?

— Есть еще одно обстоятельство. — Гудар остановился у окна и дал знак. — Неплохо бы подстраховаться на случай, если она заупрямится, и немного припугнуть…

Через минуту Жарба распахнул дверь в гостиную, и Ростэн с Кауманом внесли какое-то странное кресло. Они поставили его и мрачно усмехнулись, совсем как осквернители могил.

— Его сделали для одного джентльмена, не любившего платить по счетам, — пояснил Гудар.

— Я подозревал нечто чудовищное, — ответил Казанова. Он прошел по ковру, осмотрел кресло и похлопал по его кожаному сиденью.

— Не беспокойтесь. Она не пострадает, — сказал Гудар. — Вам нужно только усадить ее в это кресло, и вы сами убедитесь. Посмотрите.

Гудар сел. Стальные наручники вылетели из деревянных подлокотников и впились в его руки и ноги с такой скоростью, что увернуться от них не оставалось ни малейшей возможности. Зажимы разделили его ноги, а пятая пружина подала сиденье вперед, и Гудар замер в такой позе, будто собирался рожать.

— Я был прав, — заметил Казанова, когда Ростэн освободил Гудара и помог ему встать. — Но все же должен признать, что изобретение весьма хитроумное.

— Оно скопировано с устройства в доме мадам Гурдэн на рю-де-Порт, — добавил Гудар. — Если вы хотите его приобрести, то ответьте мне сразу. На соседней улице есть один человек, который…

— Естественно, — откликнулся Казанова. — И думаю, что о цене можно догадаться.

Кауман засмеялся, вытянув шею, и при ярком свете можно было разглядеть бледные шрамы крест-накрест у него на горле.

глава 16

Остаток утра Казанова занимался делами: сбыл дюжину черных жемчужин, спекулировал на международной цветочной бирже, а потом отправился с Жарбой на Иннер-Темпл-лейн. Было далеко за полдень, однако Джонсон-Словарь еще нежился в постели, очевидно отсыпаясь после ночной работы. Фрэнсис Барбер провел их в гостиную, затем в столовую, а потом в комнату, служившую для всего понемногу, где за столом на стульях с высокими спинками сидели мужчина и женщина средних лет, похожие на заводных кукол, у которых кончился завод. Мужчина в сером камзоле с посекшимися нитями вроде меха старой крысы представился гостям. Его звали доктором Леветтом, и он свободно, без какого-либо акцента говорил по-французски. Приятно удивленный шевалье поинтересовался у доктора, где он сумел так хорошо выучить язык.

  27