Последние отзывы

  189  

Он нажал кнопку звонка, сказал, чтобы сначала зашла Морошкина.

Василию Антоновичу не раз приходилось видеть Морошкину. Но видел он ее то в полушубке и в платке, то на газетной фотографии с подрисованными чертами лица. А сейчас вошла еще одна красавица за этот день. Не королева, правда, — совсем другого типа женщина. Скромная, видимо, до крайности, добрая душой, большеглазая, встревоженная и вместе с тем готовая бороться за свое счастье. Пожал её горячую руку, пригласил сесть, долго смотрел на нее, сочувствуя и сожалея.

— Ну что сказать-то, Наталья Фадеевна? Как быть-то? — заговорил, закуривая. — Может быть, вы мне сами посоветуете.

— Извините, Василий Антонович. — Морошкина подняла на него глаза. — В таком деле я вам не советчица.

— Я понимаю, я понимаю, — поддакивал Василий Антонович. — Я только хотел бы просить вас вот о чем. Вы тоже член партии, как я, и вас тоже коммунисты могут выбрать в партбюро, например, или в партком. И вот вы бы получили письмо от женщины, от которой ушел муж, ушел, прожив с нею двадцать с лишним лет, ушел к другой, бросил детей, и так далее. Что бы вы сделали, прочитав такое письмо, как бы отнеслись к этой истории?

— Я бы так отнеслась к этой истории, — тихо ответила Морошкина. — Я бы посмотрела, а есть ли в ней любовь, и на чьей она стороне.

— Любовь?.. — как-то неопределенно сказал он.

— Да, Василий Антонович. Партийные не очень рассуждают про нее, когда на заседаниях заседают, не очень берут ее в расчет. А она вот что вешняя вода в половодье, — какие хочешь льды поломает. Любовь выдирать с корнем — это все равно, что весной березку рубить, все равно, что гнездышки птичьи разорять, все равно, что живое глушить и мучить. Против любви идти — это идти против жизни.

Василий Антонович тяжело вздохнул.

— Наталья Фадеевна, ну, а как же, если и там любовь, у той женщины? Тоже ведь, выходит, против жизни идти?

— Там-то?.. — Морошкина задумалась на минуту. — Отлюбилось, видать, там все, отгорело. Обратно жизнь не повернешь.

— Эгоистично рассуждаете. Только о себе думаете, о своем. Разве это хорошо? — Говорил, а уверенности в том, что правильно говорит, не было.

— Хорошо или нехорошо, уж это вам судить, — ответила Морошкина. — А уж вот так…

Потом зашел Лебедев, сел возле Морошкиной.

— И что только вы наделали, товарищи дорогие! — говорил, глядя на них, потупившихся, тихих, Василий Антонович. — Где жить-то живете?

— Там, в «Озёрах», — ответил Лебедев, смущаясь. — С завода уволился, вступил в колхоз. Все равно же, Василий Антонович, инженеры в сельском хозяйстве нужны. Некоторых уговаривают ехать на село. А я добровольно…

— Добровольно! — Василий Антонович даже не удержал улыбку. — Скотный двор механизировал. А семью развалил. Уж больно цена велика. Нам такой механизации не надо. Как же дети, жена?..

— Вот моя жена, — твердо сказал Лебедев, указывая на Морошкину. — А детям все, что надо, платить буду. Они взрослые.

Василий Антонович знал случаи, когда в подобных ситуациях партийный руководитель изрекал: «Ну вот что, торговаться с тобой не намерен: или возвращайся к жене, или положи партбилет на стол». Василий Антонович не считал такое решение трудного вопроса правильным. Под угрозой потери партбилета крепкую, дружную семью не создашь. Подумал, подумал, опросил:

— А с механизацией-то что? Какие процессы уже удалось механизировать?

Лебедев взял лист бумаги, стал чертить.

— Приготовление кормов — полностью механизировано. Вывозка навоза — тоже. Поение. Электродойка…

Оба оживились, воспрянули духом. Пошел горячий рассказ о том, что сделано, что еще предстоит сделать. Морошкина заговорила о том, как они с Лебедевым хотят вакуумные аппараты установить на тележки, тогда не надо будет гонять коров вдоильный зал и обратно. Аппараты можно подвозить куда угодно.

Василий Антонович тоже увлекся, расспрашивал, рассказывал, смеялся. Но взгляд его вновь упал на письмо, лежавшее на столе. Он вновь помрачнел от мысли о том, что, очевидно, ничем не сможет помочь той, которая написала это письмо, которая обратилась за помощью к нему, к секретарю областного комитета партии.

— Ах, братцы, братцы, — повторил он, — до чего же дорого обошлась нам механизация в колхозе «Озёры»! Ну что ж, — усмехнулся грустно, с горечью, — желаю вам счастья. Рубить березку не могу и разорением птичьих гнезд тоже никогда не увлекался.

  189