— Верно, верно! — закричали со всех сторон. — Он правильно говорит.
— Дальше! — отрывисто говорил молодой аппаратчик. — О Давыдове читаю, — готов хоть сейчас на коллективизацию, к тем беднякам и середнякам, против тех кулаков. О Чапаеве читаю, — готов немедленно вступить в его дивизию добровольцем. О Павке Корчагине, — жалею, что я не его друг. Дрались бы, жили, работали вместе.
— Верно, верно, Петров. Точно!
— Не верьте тому парню, — продолжал оратор. — Не слушайте, его товарищ Денисов. Он места не нашел в жизни. Он легкого искал, да, должно быть, и ожегся. Легко было только возле мамкиной юбки да за папкиной спиной. А сунулся сам после школы в институт — вместо двадцати двух проходных баллов нащелкал восемнадцать, и пузыри из носу полетели. Вместо того чтобы пойти работать да одновременно готовиться к экзаменам, год потерял — и не работал, и толком не готовился… Снова — осечка. Снова баллов не хватило. Вот и ноет. Это недоросли. По ним о молодежи не судите. Но молодежь надо понимать. По всей своей природе она — враг застоя, враг всякой волокиты, бюрократизма. В наши годы вы тоже были такими, вы тоже ненавидели формализм, бездушие. Может быть, мы на все подобное реагируем острее, чем было у вас? Может быть. Но вы же сами в нас воспитали повышенные требования ко всему, — воспитали это условиями жизни, лучшими, чем были у вас. Мы много хотим. Больше, чем хотели вы. Так вы нам и больше дали, чем получили сами. Мы все понимаем. Мы не Иваны Непомнящие.
Василий Антонович слушал и вспоминал того парня из Заборовья, который вот так же горячо говорил около года назад, на таком же импровизированном собрании в сельской столовой. Тот тоже рассказывал о растущих потребностях молодежи. И на селе и в городе молодежь поднялась на две головы против прежнего. Работать с нею надо умней, тактичней, без окриков и поучений, ее надо увлекать, вести за собой, а не подталкивать, ставить перед нею большие волнующие цели. Начнется освоение залежей железных руд, — сколько туда хлынет романтиков-добровольцев, как хлынули они на целину, на стройки гидростанций на сибирских реках. Появилось новое в Чиркове — какие-то кружева, невелико дело, но тоже взволновало комсомолок. Молодежи необходимо новое, необходимо интересное, захватывающее. Молодежь не может, не умеет топтаться на месте. Это не в ее природе. Оттого, что капиталистическое общество топчется на месте, на западе родились различные по формам, но одинаково унылые по существу пессимистические движения среди молодежи. Хорошие парни вдруг бросают бриться, ходят чуть ли не в исподнем по улицам, превращаются в полунищих, и так, побираясь, путешествуют по свету, бросают вызов обществу, которое не смогло их ничем увлечь, не зажгло перед ними светоча высоких, красивых целей. Что говорить — если где-либо плохо с молодежью, виноваты в этом старшие, и никто иной.
Василий Антонович заговорил о стране, о ее планах, которых никогда не выполнить, если за них не возьмется как следует молодежь. Он рассказывал о Старгородской области, которая по размерам больше Бельгии, а по возможностям богаче той сравнительно неплохо развитой европейской страны. «Мы, наша область, должны решительно перегнать Бельгию и подобные ей страны, — говорил Василий Антонович горячо. — Перегнать по материальному уровню жизни. Духовно там от нас уже давным-давно отстали».
Эта дружеская, взволнованная беседа прервалась только тогда, когда зазвенел звонок и всем надо было идти в зал.
Василий Антонович в зал не пошел, он незаметно скрылся в одной из комнат и, вместо того чтобы слушать концерт, разговорился с Черногусом. Черногус сказал, что с домовладельцем Демешкиным ничего не получается. Даже под угрозой исключения из партии человек не может расстаться со своим домом и с огородом. «Рабочего человека и того погубила частная собственность». Что делать? Какие еще принимать меры?
— Передайте весь материал в партийный комитет комбината, — предложил Василий Антонович. — И пусть коммунисты сами решают, что с ним делать. Они решат правильно.
В комнату зашло еще несколько человек. Пришел Лаврентьев.
— Ну вот, — сказал Лаврентьев, — можно и заседаньице какое-нибудь провести.
Но вскоре к ним вновь ворвалась молодежь во главе с Петровичевым, и секретарей обкома потащили танцевать. Музыка играла вполне подходящее для поколения Василия Антоновича — только шаркай слегка ногами, и получится вроде танца. Василий Антонович танцевал с молоденькой девушкой, которую ему удружил Петровичев.