Особенно,... 
166 
— О! — вскрикнули почти все разом, встали, подняли рюмки.
Только Майя встать не могла, отказывали ноги от волнения. Александр понял это, помог ей за локоть. Майя поднялась, но рюмка у нее в руках не держалась, руку так трясло, что из рюмки выплескивалось.
— Ничего, ничего, — ободрила поэтесса, подходя к ней и обнимая за плечи. — Не волнуйтесь, дайте вашу рюмочку, я за вас чокнусь со всеми.
За Майю выпили, мужчины целовали ей руки, она улыбалась испуганно, была почти в обмороке.
— И это тот человек, — сказал Тур-Хлебченко, — который не дрогнул даже под грозным дыханием взрыва… Вот вам, товарищи деятели искусств, загадка человеческого характера, вот вам ответ на вопрос, кто такие герои и что такое героизм.
Юлия сообщила о том, как высказалась Майя о декорациях: неутомительные.
— Вот вам и представитель рабочего класса, создатель материальных ценностей! — сказал один из художников.
— Я не совсем рабочая, — поспешила сказать Майя, боясь, как бы ее не заподозрили в обмане. — Я окончила десять классов. И я учусь заочно в институте.
— Но это же и есть наш типичный сегодняшний рабочий класс, — сказал Тур-Хлебченко. — Друзья мои, вот вам мой альбом, нате, посмотрите! Это карандашные зарисовки… Портреты… Это я прошелся по заводам. Все рабочие, все рабочие. Всмотритесь. Ну?.. Что за лица! Что за глаза! Вот эти складки на лбу, возле губ. Это люди мысли прежде всего. Это люди воли. Это органическое соединение интеллигента с человеком физического труда. Что — нет? — Все листали, рассматривали его рисунки. Он говорил: — А вот придите в мою мастерскую, я вам покажу работы студенческих лет, годов так двадцать пятых, тридцатых. Тех, когда страна индустриализировалась, когда нужны были рабочие, когда их ряды росли за счет деревни. Совсем иные лица увидите. Честное слово, пусть на меня никто не обижается, но вот таких лиц рабочих-академиков еще не было. Время идет. Люди шлифуются. Тот же чудесный процесс, как процесс превращения алмаза в бриллиант. Дело в шлифовке, в обретении неисчислимого числа граней. Чем граней больше, тем больше игры. А мужички какие были! У меня это тоже есть в альбомах. Приходите, пороемся. Мужички-то!.. Во, бородищи! — Он показал рукой до пояса. — Мох из носа, из ушей. Я еще некоторых из них в лаптях рисовал, в онучах, опоясанных вервием, в посконных портах, в рубахах до колен. А вон, видите, вон за тем столиком… — Все обернулись, смотрели на рыжеватого маленького человека в сером костюме, похожего на бухгалтера, и на его соседа, солидного здоровяка из той породы, к которой принадлежат директора крупных предприятий — в черном широком пиджаке, в белой рубашке с загнувшимися уголками накрахмаленного воротника и в темно-бордовом галстуке. — Кто они, как думаете?
Тур-Хлебченко поднялся, пошел к тому столику, привел обоих, представил:
— Григорий Иванович Соломкин, председатель колхоза «Озёры». Он же художник-любитель. И Иван Савельевич Сухин, председатель колхоза «Заборовье». Художник в другом смысле: село свое на городской манер решил перестраивать. Садитесь, товарищи, садитесь. Здесь все свои. Мы сейчас только говорили о тех мужичках, которые еще лет тридцать назад вот в этаких бородищах путались.
— Шестнадцать электробритв у нас в колхозе, — сказал Сухин, усаживаясь между поэтессой и Тур-Хлебченко, — А электричество, понимаете, от движка. А движок два раза в день по часу работает, воду качаем на скотный, и так далее. Так наши электробрилыцики, как услышат: застучал движок, откуда ни на есть, с поля — с поля, со скотного — со скотного, подхватятся и бежать к домам, механизацию свою включают. С бородой теперь скорее в городе встретишь.
— Ага! — Постановщик спектакля кивнул головой. — Борода как признак повышенной интеллектуальности.
— Нет, главное — необходим возомоторный насморк, — сказала поэтесса. — Ну какая утонченная натура сможет обойтись без возомоторного насморка?
— Да, да, — подтвердил режиссер. — Аллергия.
— Аллергия? — оживился Соломкин. — Как раз у меня эта штука, врачи говорят. Чешусь весь от нервности. Извиняюсь, конечно, не для стола такие примеры. Но факт — чешусь, что пудель. Значит, она не только у интеллигентов, аллергия-то.
— Милый мой Григорий Иванович, — сказал Тур-Хлебченко. — Уж коли тебе выговоры дают за увлечение живописью, то кто ж ты есть, если не самая что ни на есть махровая интеллигенция. — Он рассказал историю выговора, полученного Соломкиным. Все весело смеялись.
166 
