— Хороший квасок, — повторил он, отставляя стакан. — Вы бы спрятали его от меня, а то пузо неудержимо растет. — Баксанов расстегнул тесный пиджак. — Гляжу я на вас, — заговорил он, — и ей-богу, радуюсь. Над чем мучаетесь! Это же подумать только! Бывало — какие сомнения?
Ставь избу вдоль дороги, в двадцати шагах от нее — вторую, дальше третью… Что солдатушки, бравы-ребятушки, по ранжиру. Каждая — три оконца на улицу. Слева крылечко о трех ступенях, рядом с крылечком — ворота. А то и ворот нет, плетень, да и только. Однообразно, уныло, бедно, никаких фантазий, никакой выдумки, никакого шевеления мозгами. А сейчас — витрины, мостовую, тротуар!.. Вот бы Лисицын да Сухин взялись и написали в газету о колхозных планах, о своих раздумьях.
— А чего писать! — сказал Лисицын. — Об этом и без нас что ни день пишут. В Самотаевке уже прошедшим летом центр поселка по плану заложили. Мы с председателем ездили, посмотрели. Не понравилось нам.
— Пожарную команду в середке поставили, — добавил Сухин. — С башней. На которой брезентовые кишки развешивают для просушки. И дома вокруг какие-то трулялясистые. Под древний российский лад: петухи на крышах, флюгарки, наличники резные, ставни расписные, подпоры у крылец пузырями разделали, как у хором боярских. Такого нам и даром не надо. Это будет вроде так, если мы в расшитые косоворотки разоденемся, в сапоги гармошкой да поясами с кистями подпояшемся. Это не для жизни, а для ансамблей, раз в году со сцены показываться.
— Будем думать, будем думать! — сказал Забелин, поправляя свои очки в тонкой «профессорской» оправе. — Соединим усилия практиков и теоретиков и, может быть, найдем приемлемое.
Квартировали Баксанов с Забелиным по соседству, в том же доме для приезжих — только пройти в конец коридора. Но спать ещё было рано, идти к себе не хотелось. Баксанов предложил:
— А не сходить ли нам к учительницам, Николай Гаврилович?
— Да уж мне седьмой десяток по женщинам-то ходить, Евгений Осипович. Нет уж, если угодно, я с вами по селу пройдусь. А к прелестницам — увольте.
— Этим прелестницам, если сложить их возраст вместе, даже не седьмой, а уже и девятый десяток. — Баксанов рассмеялся.
Они пошли по улице села, дошли до школы, которая по давней традиции была построена за околицей, в поле, обвевалась, обсвистывалась всеми пролетными ветрами, заносилась снегами, на которых по утрам, почти возле самого крыльца, иной раз были видны следы волчьих лап. Два оконца в школе неярко светились.
— Сидят, — сказал Баксанов, — тетрадки проверяют. Скучища поди. Неужели не зайдем? Обрадуются-то как живым людям!
Забелин нехотя согласился зайти на минутку, Баксанов сказал правду, учительницам вместе было более восьмидесяти лет. Но разделялся этот возраст отнюдь не на равные части. Марии Ивановне было около шестидесяти, она почти тридцать лет прожила в Заборовье, в этой комнате при школе. Нина Сергеевна только что окончила институт, этой осенью начался первый год ее самостоятельной работы.
В одном Баксанов ошибся. Учительницы не сидели в одиночестве и никаких тетрадок не проверяли. В комнате у Марии Ивановны застали колхозного агронома. Он немноншо смутился, сказал:
— Давненько учился, товарищи. Да и плохо, наверно, учился. Вот статью в газету написал, а боюсь посылать: вдруг грамматических ошибок наделал. Марию Ивановну эксплуатирую по этой части.
— Да, да, Семен Егорович, вам бы в школу ещё походить не мешало. «Встреч» с мягким знаком написали, а «вокзал» через «г» ухитрились изобразить.
— Но это же от невнимательности, это описка, Мария Ивановна! — вскричал, смущаясь ещё больше, агроном.
— А уж, милый мой, мы в такие психологические тонкости не входим. Напутал — получай двойку.
За стеной слышались голоса, выкрики, шум.
— Что там? — спросил Баксанов.
— Ниночка литературный кружок проводит, товарищ Баксанов. Вы бы зашли. Писателю такое дело обходить нельзя.
В комнате Нины Сергеевны, молоденькой и черноглазой, с темными, вьющимися на концах волосами, сидело с десяток девочек и мальчиков, видимо, самого старшего, седьмого, класса. Все притихли, увидев гостей, и дружно встали.
— Сидите, ребятки, сидите, — сказал Баксанов, здороваясь за руку с учительницей. — Стихи, наверно, читали, а?
— Да, вот Ася Рыбкина читала, — ответила Нина Сергеевна. — Продолжай, Асенька! Товарищ писатель послушает.