58 
Он растрогался бы еще больше, если бы увидел решимость Эрнста Ватцека-Траммера, подвергнутого унижению и выгнанного из трамвая на остановке «Вейт», прямо на глазах у детей, которые набились в трамвай по всему маршруту от самого Хикинга и следовали за ним на безопасном для их насмешек расстоянии. Орел оставляет несколько перьев, он с достоинством шествует вперед. Но канцлер фон Шушниг не в состоянии увидеть через весь город эту уникальную демонстрацию патриотизма.
Дедушка Мартер сказал бы, что канцлер никогда не обладал особой дальновидностью. К примеру, он говорит моей матери:
— Хильке, надевай пальто, это Зан, — в то время как Зан находится еще за три кварталах от них и только начинает догадываться, что ранние посетители мессы убежденные пешеходы, а потом решает покинуть площадку перед церковью. Но — дальновидность это или просто нетерпение — дедушка и Хильке стоят уже в пальто, когда Зан сворачивает на их улицу.
— Не впутайся в какую-нибудь драку, — предостерегает его бабушка.
— А ты почитай хорошую книгу, — советует ей дед.
Дело идет к вечеру, когда дедушка Мартер замечает сквозь тусклое окно подвальчика «Келлер[11] Августин» странное видение; он обливается пивом и, прижимаясь лицом к воротнику Зана, хихикает.
— Папа, — в замешательстве произносит Хильке.
— Вам нехорошо? — спрашивает Зан, а мой дед снова поворачивается к окну; он все еще держится за лацкан пиджака Зана, готовый спрятаться обратно, если видение появится снова.
— Это самая большая птица, что я видел, — бормочет он, и тут его видение неясно вырисовывается за вращающимися дверьми, оно влетает в «Келлер Августин», ошеломляя негромким хлопаньем жестяных крыльев, пугая жующих за столом сосиски посетителей; они волной хлынули назад; толстый кусок мяса шлепается на пол, и все таращат глаза на видение, будто это чье-то сердце или отрезанная рука. — Господи! — восклицает дедушка и снова тыкается лицом в лацкан пиджака Зана.
Видение устрашающе взмахивает крыльями и лязгает жестянками на пернатой груди.
— Кавк! — выкрикивает оно. — Кавк! Кавк! Свободная Австрия!
И очень медленно, в мертвой тишине, пьянчуги, один за другим, спешат обнять национальный символ.
— Кавк! — с пафосом произносит дед, а Зан хватает орла за кольчугу и тащит к своему столику; его орлиный клюв едва не пронзает моего деда, заключающего огромную птицу в свои медвежьи объятия. — О, вы только посмотрите! — восклицает мой дед. — Какой великолепный орел!
— Я проделал весь путь до Европаплац пешком, — сообщает орел, — лишь там мне позволили сесть в трамвай.
— Кто посмел высадить тебя? — возмущается дед.
— Да эти чертовы вогоновожатые, — говорит Эрнст Ватцек-Траммер.
— На окраинах города явно не хватает патриотизма! — восклицает мой дед.
— Этот костюм я соорудил собственными руками, — сообщает орел. — А вообще-то я торгую яйцами.
— У меня куры, — поясняет он, касаясь пальцами перьев и барабаня ими по жести на груди. — Эти формы я использую для продажи яиц.
— Восхитительно! — произносит Зан.
— Вы просто неотразимы, — говорит Хильке орлу и поправляет те места, где перья сбились в комки и образовали утолщения: под подбородком, по всей груди и в углублениях крыльев.
— Снимите вашу голову, — просит Зан. — Вы не сможете в ней пить.
Позади орла мгновенно образовалась любопытствующая толпа.
— Да, снимите же вашу голову! — кричат они и, распихивая друг друга, стараются пробиться поближе к орлу.
— Не толпитесь! Имейте хоть какое-то уважение! — одергивает их дедушка.
Скрипач на балконе над их столиком усмехается, к нему нагибается виолончелист, который что-то бормочет и тоже улыбается. Они разворачивают свои носовые платки.
— Музыка! — восклицает дед, который теперь главенствует в «Келлере».
Скрипач отвешивает поклон. Виолончелист дергает толстую струну; все выпрямляют спины, словно виолончелист шлепнул их по позвоночнику.
— Тихо, — продолжает командовать дед.
Орел расправляет крылья.
— Снимите голову, — шепчет Зан, и тут зазвучала музыка — «Фолькслинд»[12], вызывающая слезы на глазах.
Хильке помогает орлу освободиться от головы. Эрнст Ватцек-Траммер морщит лицо эльфа с ямочкой на подбородке. Моей матери хочется поцеловать его; дед целует — хотя, вероятно, не без разочарования, поскольку замечает седые волосы, торчащие из ушей орла. Только человек поколения моего деда мог быть австрийским орлом.
58 
