Последние отзывы

  121  

Неожиданно она метнулась вперед, схватила со стола нефритовый нож, подлетела к Луи и, размахнувшись маленькой ручкой, всадила острие ему в грудь.

Он повалился на самодельный алтарь, прижав правую руку к ране, зелье из котла выплеснулось на камни, Меррик в ужасе попятилась, а я не мог даже пошевелиться.

Из сердца Луи хлестала кровь. Лицо его окаменело, рот приоткрылся, веки сомкнулись.

– Прости меня, – прошептал он и тихо застонал от нестерпимой боли.

– Ступай обратно в ад! – вдруг закричала Меррик.

Она быстро приблизилась к парящему призраку и протянула руки над котлом, но дитя ускользнуло от нее, словно облачко пара. Призрак, по-прежнему сжимавший в правой руке нефритовый нож, замахнулся им на Меррик. Маленькое личико все это время оставалось невозмутимым.

Меррик споткнулась о ступени крыльца. Я схватил ее за руку и помог подняться.

А ребенок-призрак снова повернулся к Луи, сжимая обеими ручками опасное оружие. Спереди на ее тонком белом одеянии расплылось темное пятно от кипящего зелья. Но для призрака это ровным счетом ничего не значило.

Зелье из опрокинутого набок котла продолжало литься на камни.

– Неужели ты думал, что я не страдаю, отец? – тихо спросила Клодия тонким детским голосочком. – Неужели ты думал, что смерть избавила меня от боли? – Она коснулась пальчиком нефритового острия. – Ты так и думал, отец, – медленно проговорила она, – а еще ты думал, что с помощью этой женщины получишь от меня утешение. Ты верил, что Бог дарует тебе прощение? Тебе казалось, что именно так и будет после всех лет раскаяния.

Луи по-прежнему зажимал рану, которая начала затягиваться, так что кровь уже не хлестала, а просто медленно сочилась сквозь пальцы.

– Не может быть, чтобы врата для тебя были заперты, Клодия, – произнес он со слезами на глазах, но голос его звучал уверенно. – Это было бы чудовищной жестокостью по отношению...

Она не дала ему договорить.

– К кому, отец? Чудовищной жестокостью по отношению к тебе? Это я страдаю, отец, это я страдаю и брожу, не зная покоя, это я ничего не знаю, а то, что знала когда-то, теперь кажется лишь иллюзией! У меня ничего нет, отец. От моих чувств не осталось даже воспоминаний. Здесь у меня вообще ничего нет.

Голос ее слабел, но все же еще был слышен. На маленьком личике появилось новое выражение.

– Неужели ты думал, что я расскажу тебе слащавенькие сказки об ангелах Лестата? – тихим, приятным голоском поинтересовалась она. – Неужели ты надеялся, что я нарисую перед тобой картину рая с дворцами и особняками? Неужели ты думал, что я спою тебе песенку, подслушанную у утренних звезд? Нет, отец, тебе не дождаться от меня такого божественного утешения. – Она заговорила более мирным тоном: – А когда ты последуешь за мной, я снова буду для тебя потеряна, отец. Не могу обещать, что буду свидетелем твоих слез и криков.

Фигура начала растворяться в воздухе. Огромные темные глаза пристально посмотрели на Меррик, потом на меня и в конце концов остановились на Луи. Детская фигурка буквально таяла на глазах. Нож выпал из ее белой ручки на камни и разломился пополам.

– Идем, Луи, – едва слышно позвала она, звук ее голоса смешался с тихо шелестящими листьями. – Идем со мной в это жуткое место. Оставь привычные удобства, оставь свое богатство, свои мечты и пропитанные кровью удовольствия. Забудь о своем вечном голоде. Оставь все это, мой возлюбленный, оставь ради туманного и бесплотного царства.

Фигура вытянулась и стала плоской, контуры ее расплывались. Я едва мог различить маленький ротик, растянутый в улыбке.

– Клодия, прошу тебя, умоляю, – произнес Луи. – Меррик, не позволяй ей скрыться в неведомой тьме. Меррик, направь ее!

Но Меррик не шевельнулась.

Луи, обезумев, снова обратился к исчезающему образу:

– Клодия!

Он всей душой стремился найти слова, но не смог. Его охватило отчаяние. Я чувствовал это – прочел на его скорбном лице.

Меррик стояла поодаль, глядя на все сквозь блестящую нефритовую маску. Ее левая рука была занесена над головой, словно готовая к удару, если вдруг призрак задумал бы снова напасть.

– Ступай ко мне, отец, – сказал ребенок.

Голос его стал бесстрастным, лишенным всяческих чувств. Сам образ приобрел неясные очертания. Маленькое личико медленно испарялось. Только глаза сохранили прежний блеск.

– Иди ко мне, – сухо прошептала Клодия. – Переступи через боль, пойди на эту жертву. Иначе ты никогда меня больше не найдешь. Идем же.

  121