Особенно,... 
54 
Он тихонько подошел к двустворчатым дверям, которые открывались в сад. Сад, весь покрытый росою, подмигивал ему, глуповато улыбаясь. Гай думал о Николь Сикс и о непрекращающихся, необъяснимых волнах страдания, которые планета по какой-то причине уготовила для нее, — о, эти ее губы, эти глаза, отведенные в сторону из-за невыносимой боли. Гай моргнул и представил себе, что видит девочку с темной косой, в одиночестве играющую под занавесью ивовых ветвей. Возможно, это Энола, возможно, это Энола Гей. Энола, разыскивающая Малыша.
Гай открыл двери в сад.
«Сядь, сядь», — сказал бы Мармадюк (раньше у него получалось «зад, зад»), будь он там, чтобы его предостеречь. Но Гай переступил через порог.
В воскресенье он прогуливался с Николь Сикс. По лону Лондонских Полей… Дети, опускаясь на колени, пускали свои кораблики в холодное волнение воды; те, что поменьше, уплывали прочь куда энергичнее остальных, как будто скорость могла каким-то образом возместить малые их размеры; среди прочих плыл и какой-то странный, с черным парусом… Ее рассказ возвращался сейчас к Гаю, как живописные полотна или tableaux vivants [28], — или нет, скорее как воспоминания об иной жизни: сиротство, благотворительная школа; годы, на протяжении которых она была гувернанткой, нянечкой, послушницей; нынешняя ее жизнь, означенная хорошей работой и ученым уединением. Какой безупречный, невинный и трагичный вид был у нее в этой светлой шубке… Гай поднял кончики пальцев к векам, потом поднял голову и осмотрелся. На протяжении тех дней, что он проводил наедине с Мармадюком, Гай каждую минуту старался увязать с чудом, с открытием. Вот папа одевается! Рубашка, брюки, ботинки, да-да, ботинки. Смотри: ванная. Кран, мочалка, игрушечный кораблик! А теперь — хо-хо-хо! — папа варит кофе. Правильно: кофе. Не чай. Кофе! А ну-ка, выгляни наружу. Сад, и цветы, и трава, и маленькая птичка — поет! И такие красивые облака… Охи и ахи обыденной жизни мало трогали Мармадюка, который просто плечом прокладывал себе дорогу сквозь день с обычной своей зловещей целеустремленностью. Но теперь что-то чудесным образом воздействовало на самого Гая. Просыпаясь, он думал: воздух! свет! материя! Важное, ничтожное, красивое: все, что тебе только вздумается назвать.
Мармадюк ворочался. Мармадюк пробуждался. Мармадюк верещал. Он был жив. Слава Богу, подумал Гай. Я к ней не прикоснусь. Нет, я к ней не прикоснусь. Никогда.
Я бы сказал, что она действительно выкинула с Гаем Клинчем номер. Полумерами здесь было не обойтись. Не могу постигнуть, каким образом ей удается сохранять столь искреннее выражение лица.
Она действительно выкинула с ним номер. И что же это был за номер? Ясное дело: Сикс. Сикс. Сикс. Шесть. Шесть. Шесть.
Кое-что насчет Лондона: куда ни пойти, собачьего дерьма не так уж много. Хотя все еще немало. По сравнению с Нью-Йорком, даже со старым Нью-Йорком, это настоящая клоака. Но совсем не то, что прежде, когда улицы Лондона были вымощены собачьим дерьмом.
Пояснение. Англичане, как и прежде, по каким-то причинам любят своих собак. Но вот собаки не живут так долго, как раньше. Почему, неясно. Шарада. Я вот что имею в виду: можно ожидать, что снежные леопарды, какаду и мухи цеце в конце концов покинут нас навсегда. Но собаки? Передо мной маячит образ разжиревшего Клайва, сидящего в зоопарке.
И как же мы будем учить детей разговаривать, когда исчезнут животные? Потому что животные — это то, о чем детям хочется говорить в первую очередь. Да, и об автобусах, и о еде, и о маме с папой. Но животные — это то, ради чего они прерывают свое молчание.
Отчет Кита о футбольном матче. Я много раз слышал от него подобные сводки — и о боксе, и о снукере, и, конечно, об игре в дартс. Поначалу я думал, что он просто заучивает наизусть разделы спортивных страниц своего таблоида. Ничего подобного.
Помните — он современен, современен, несмотря на свои каблуки и расклешенные брюки. Когда Кит идет на футбол, то скудость щелкоперских клише и есть то, что он действительно видит.
На прошлой неделе — довольно приятный вечер у Клинчей. Издатель с женой, архитектор с женой, директор Национальной портретной галереи с женой, скульпторша с мужем. Одинокий теннисист по фамилии Хеклер, седьмая ракетка ЮАР. Все мужчины были предельно внимательны к Хоуп, и мне пришло в голову, что, возможно, она спит с кем-то из них — или же в скором времени начнет это дело, из-за чего все оживится даже еще сильнее.
54 
