152 
— Ох, приятель, — сказал он. — Это ты мне скажи. В чем тут дело, а? Потому что у меня, блин, этого нет и в помине.
— Так разъясни же. Что за вид у тебя? В чем дело?
— В том, блин, что у меня этого нет и в помине.
— Чего — этого?
— Жизни.
В эту минуту из-за угла выпрыгнул помидорно-красный «ягуар» и тут же резко остановился под фонарем.
— А вот и лето подоспело.
Задняя дверца распахнулась, и голос из темноты внутри сказал:
— Залазь-ка, Кит, в машину.
— Привет, парни.
— А ну, блин, лезь в машину!
Гай выпрямился, обнаруживая весь свой рост. Кит поднял руку, с которой капало.
— Все в норме, — сказал он. — Серьезно, все в норме. Так, небольшой напряг…
Кит шагнул вперед и нагнулся. Потом небрежно сказал, обернувшись через плечо:
— Мы выпьем, но только не здесь. В «Голгофе». Я…
Из тьмы высунулась рука, и Кит неожиданно плюхнулся на заднее сидение.
— Десять минфф… Ох!
Он выкрикнул что-то еще и получил еще один удар, но Гай не слышал всего этого в шелесте и плеске дождя.
Повторно войти в «Голгофу» означало вновь вступить в нее, причем за высокую плату, поскольку Гай не захватил с собой свою изукрашенную узорами карточку и ничего не мог поделать с безмолвно воззрившимся на него привратником. С некоторой неохотой он заказал порцию «порно» (находясь в «Голгофе, Кит хмурился при виде какой-либо иной выпивки) и занял столик возле «фруктовых магнатов», в некотором отдалении от громыхающей группы. Проделав это, он удивился еще одному новому свойству, которое в себе открыл, — самообладанию. Он даже не оглянулся в поисках еще одного белого лица в этом заведении. По какой-то причине физический мир казался ему все более и более никчемным. Возможно, думал он, это следствие или побочный эффект того, в каком времени он живет: нежданная эсхатология на улицах; саженцы, окруженные чем-то вроде решетчатых кадок со втиснутым в них мусором, разметившие землю, в которую в любую секунду может быть так страшно вмято каждое человеческое существо; ее странный наряд — короткая юбочка, гольфы — и этот пузырь эрекции, вздувающийся в центре всего… Вошел Кит — он поднял загнутый большой палец, затем исчез, вскоре появился снова, неся с собой стакан и непочатую бутыль «порно» — литровую, кстати, бутыль, а то и двухлитровую.
— Как ты? Нормально?
Ухмыляющееся лицо Кита выглядело разгоряченным и распухшим, а одно из ушей было ошеломляюще алым, с начатками разрыва возле мочки. Пятно крови на волосах успело засохнуть, а потом, под дождем, отмокнуть снова. Он то и дело поглядывал на средний палец своей правой руки, словно на нем было кольцо. Но там ничего не было.
— А, так, куча всякой фигни. Вообще-то они чудные парни. Теперь все забыто. Все — давно и неправда.
Его одежда так и курилась, исходя паром. Но и у Гая тоже. В «Голгофе» все курили, и одежда у всех курилась тоже. Так происходит, если на воду воздействовать теплом; а вот дождь, льющийся и льющийся на Лондон, исходил паром по одному ему ведомым причинам.
Быстро опрокинув несколько стаканчиков, Кит заявил:
— Нынче устрою себе хорошенький пир. С Дебби Кенсит. Дебби — она для меня совершенно особенная. Понимаешь, о чем это я? Еще не совсем созрела. Чиста как снег. Добрая старая любовь. Не что-нибудь. Ничего грязного. Ни в коем разе.
— Грязного? — переспросил Гай.
— Ну. Ты ведь знаешь. Типа всяких там извращений. Видал, небось, а?..
Гай тотчас поднес указательный палец к брови.
— Да никогда.
— Не понимаю я тебя, Гай Клинч. Не понимаю, и все. Знаешь, что она мне на днях сказала? Кит, говорит. Ну, говорю ей. А она опять — Кит. Я тогда ей — ладно, не хочешь говорить, ну и не говори. А она — Кит, знаешь, нет ничего на свете — ну, ничего такого нет, чего бы я не сделала, если б оказалась под одеялом с таким вот, как он, парнем… То-то же. Вот как она сказала.
Гай неотрывно смотрел на него, не в силах поверить тому, что слышит, и совершенно ошеломленный.
— Погоди-ка, постой… Она… сказала тебе…
— Ну, или что-то в этом роде, — быстро ответил Кит. — Точно-точно. Не туда, брат, глядишь. Она говорила не так. Нет, ясное дело. Не в таких словах.
— Так что же она в таком случае сказала?
— Ну, это было что-то вроде стишка или чего-то такого, — сказал Кит с чем-то таким в голосе, что не могло не быть принято за откровенное отвращение. — Боже! Да откуда мне знать. А? Я же просто подонок. Ну, давай же. Скажи. Я — просто голимый мудак, плесень.
152 
