Этих детей Джеральд решил приручить, присоединить к своей коммуне. В конце концов, можно было занять еще один дом, пустовавший по соседству. Эмили справилась бы и с двумя домами.
Далеко не все прониклись этой идеей вожака. И прежде всего возражала Эмили. Да, собственно говоря, против были все, один лишь Джеральд за. Но он их убедил, как и всегда. В конце концов, он главный в хозяйстве, он несет за все ответственность. Да и эти… там, в подземелье… Они ведь всего лишь дети. Малышня…
Полагаю, те, кого он убедил, утешались тем, что «эти звереныши все равно не пойдут». Если бы! Джеральд и их убедил. Он спустился к ним под землю. Вооружившись до зубов и не скрывая этого. Да, и он испугался. Дети выползли из зияющих туннелей, глаза их привыкли к темноте, он же стоял, полуослепленный светом факела, один, враг… ибо они всех считали врагами. Джеральд предлагал им что-то непонятное, непонятными словами, означающими невесть что. Но ребята все же последовали за ним. Он вернулся из подземелья, как крысолов из легенды, в сопровождении двух десятков существ, и дом коммуны взорвался воплями, стуком, хлопаньем дверей. Запах пищи привлек внимание ребятишек, они исподлобья следили, как усаживаются за столы дети их возраста и взрослые. Казалось, они присмирели. Может быть, их усмирило любопытство? К столам они не подходили, не садились, пищу рвали с подносов, заглатывали, рыча, давясь, чавкая, отнимая куски друг у друга. Не наевшись, они понеслись по дому, круша все на своем пути.
Налаженный быт коммуны рухнул. Но Джеральд не прислушивался ни к каким доводам! Он пригласил этих детей, он хотел удержать их, и о том, чтобы выкинуть их из дому, не могло быть и речи. Старые члены коммуны покинули его. В тот же день Джеральд и Эмили обнаружили, что в целом доме с ними остались лишь маленькие дикари. Джеральду хотелось верить, что пришельцы усвоят правила, созданные для удобства всех, разумные правила поведения. Но дети подземелья его не понимали. Не имея представления о доме ни как о живом организме, ни как о жилье, они крушили все вокруг, гадили где попало. К вечеру от ухоженного огорода ничего не осталось. Дети сидели на подоконниках, свесив ноги и швыряя в прохожих всем, что попадется под руку.
Я увидела из окна, что у Эмили перевязана рука, и вышла узнать, в чем дело.
— Да ничего особенного, — отмахнулась она, однако рассказала, как они с Джеральдом, спустившись в подвал, обнаружили, что детишки сидят и чешутся, самозабвенно скребутся. На полу валялись объедки: шкурки и лапки крыс. Подземные обитатели охотились на других подземных обитателей.
Джеральд и Эмили обсудили сложившуюся ситуацию. Перспективы не радужные. Прежних своих подопечных они не обнаружили. Те прибились к другим коммунам, некоторые ушли из города с транзитными «караванами». Они решились снова спуститься в подвал для решительного разговора, строгого, делового и бескомпромиссного, так сказать, «последнего предупреждения», характерного приема взрослых в общении с детьми. «Не то…» Что — «не то»? Чем они могли пригрозить стаду зверенышей, что для тех могло быть страшнее, чем они уже видели-перевидели? Эмили и Джеральд поняли, что ничем они не могут пригрозить, ничего не в состоянии пообещать, кроме смутных доводов, что жизнь чистая, правильная гораздо приятнее, нежели разброд, анархия. Доводов, не только непонятных аудитории, но и не воспринимаемых ею.
Не придумав ничего лучше, эти двое все же спустились в погреб, где, не дожидаясь вообще никаких доводов, один из мелких мерзавцев с размаху врезал Эмили дубиной, попав по руке. Тут же на пришедших набросилась вся орава. Джеральд, получивший свою долю колотушек и царапин, отчаянно защищал себя и свою даму, сдерживаемый внутренним запретом, не решаясь «ударить ребенка», больше используя мощные голосовые связки. Стая откатилась, готовая к отпору, воспринимая слова двоих взрослых как снаряды метательного оружия. Джеральд и Эмили вернулись наверх, снова принялись совещаться, решили, что еще что-то надо предпринять — но что? Той же ночью, лежа в своей постели на верхнем этаже, они учуяли запах гари. Дети развели огонь на первом этаже, как будто не сознавая, что дом теперь — их прибежище. Огонь удалось погасить, и опять маленькие дикари со злобой и недоверием смотрели на этого взрослого, который весьма эмоционально сыпал непонятными словами, распространялся о непонятных вещах. Конец речи Джеральда положил выпущенный из рогатки камень, по счастью не попавший в глаз, лишь рассекший ему скулу.