109 
Конференция завершилась.
Джордж радовался результатам. На обратном пути он пел, шутил. Душа партии, можно сказать, и я так и скажу. Не так уж и плох мой святейший братец. Но чем он вообще занимался?
Из дневника Рэчел Шербан
Давненько я уже ничего не записывала. Точнее — восемнадцать месяцев, целых полтора года. Мы переехали в Тунис. Живем в современном доме. К сожалению. Повторяю: к сожалению. Мне нравилась жизнь в том глиняном курятнике. Бенджамин, разумеется, вздохнул с облегчением, покинув его. Как только он вошел в эту скучную квартиру, я увидела: он здесь дома. Улыбается, расцветает с каждой минутой. О Ширин и Фатиме ничего не знаю. Слышала только, что Фатима вышла за Юсуфа, как только мы уехали. Они живут рядом с Ширин и Назимом, в соседней комнате. Скоро и у Фатимы будет пятеро детей. Кто тогда поможет Ширин? Я бы помогла. Они мне как родные, я полюбила их. Но мне больше не суждено их увидеть. Было и прошло. Здесь на крыше не поспишь. Лучшее из пережитого!
Единственный плюс — никто не упрекнет в эксцентричности.
К перу меня толкнула полная потеря ориентации. Я не знаю, что обо всем этом думать. Особенно о Джордже. Терпеть не могу эти их идиотские «движения». Детство какое — то. Не понимаю, как они сами воспринимают себя всерьез. Почему к ним идут, понятно. Надеются что-то выгадать. Глаза бы не глядели.
А ведь толкнул меня на эту писанину Хасан. Где он сейчас? Кто знает. Джордж уехал из Марокко без сожалений. Впрочем, трудно сказать, что он чувствует. Ведь в Марракеше он виделся с Хасаном каждый день. Я спросила его насчет Хасана, и он вздохнул. «Рэчел, ты все усложняешь», — сказал он.
Джордж еще раз съездил в Индию, теперь уже из Туниса. Ничего не рассказывал. Ольга и Симон не спрашивали. И я молчала. Бенджамин спросил, но, как обычно, иронично. На такие его вопросы Джордж не отвечает. Бенджамина тоже приглашали, но он не захотел. Однако Джордж не сторонится Бенджамина, по вечерам они ходят в кафе. Я никуда не вылезаю из дома, готовлюсь к экзаменам, долблю геополитику, геоэкономику, геоисторию….
И замечаю: я долблю, Бенджамин тоже долбит. Джордж — нимало. Он учится совершено иначе, чем мы. Куда бы мы ни приезжали, он ходит там в школу, в колледж, в университет, занимается с приходящими учителями, ездит с родителями, с Хасаном… И никаких экзаменов. А знает то же, что и мы… Да какое там «то же»! Знает гораздо больше. Месяц — и он одолел весь курс. Родители никогда не заставляли Джорджа готовиться к экзаменам. Только нас с Беном. Мать уехала на юг, там очередная эпидемия. Поэтому я обратилась к отцу.
Его мой вопрос отнюдь не застал врасплох.
— Очевидно. Джордж не нуждается в экзаменах, — ответил отец.
— Очевидно — для кого? — не унималась я.
Отец не сердился, сохранял терпение.
— И для тебя тоже, Рэчел.
И верно, я сама это видела.
— Да, вижу, не слепая. Но вот что мне интересно: кто вам с матерью сказал, что Джорджа надо учить таким образом?
— Впервые это произошло в Нью-Йорке.
— Мириам?
— Да. Первой была Мириам. Но потом и другие.
Я вдруг поняла, как это было. Так же, как когда Хасан обращался ко мне, и я сразу понимала, хотя сказано-то было всего ничего. Я поняла, что то же самое произошло с родителями. Очевидно. Мириам и кто-то еще мимоходом роняли нужные слова, которые потом проявлялись в сознании и производили нужное действие.
Дневник подсказал мне, что нужно больше узнать о Симоне и Ольге. Почему они такие? Почему они так хорошо нас понимают? Или я ошибаюсь? Во всяком случае, у меня нет никого из знакомых, кто бы так хорошо все понимал. Почему они так много времени уделяли нашему образованию? Другие родители отнюдь не такие.
Я направилась за разъяснениями к отцу. Он работал с бумагами. Я постучала, вошла в спальню. Он сидел за столом, на столе документы.
— Минуту, Рэчел.
Он дописал абзац, поднял голову.
Я уселась на кровать, чтобы лучше видеть его лицо. Настроилась я решительно, но вопрос не подготовила.
Отец повернул ко мне стул, и я увидела, что он сильно постарел. Худющий, седой. Усталый. Я видела, что пришла не ко времени. Свет из окна падал на очки, блики мешали разглядеть глаза. Симон, как будто прочитав мои мысли, снял очки. Я почувствовала к нему прилив нежности и выпалила:
— У меня трудный вопрос.
— Слушаю.
— Я хочу знать, почему вы такие родители.
— Как ни странно… — Он всегда начинает так, когда отвечает на какой-нибудь трудный вопрос. С юмором. — Как ни странно, но этот вопрос занимает и нас с матерью.
109 
