117 
Цензору Марку Антонию Оратору выпало председательствовать в quaestio в самом городе Риме. Это пришлось ему по душе, поскольку он знал, что найти нарушителей здесь будет куда труднее, нежели в провинции, где наблюдалась массовая подложная регистрация, а он любил головоломки. Кроме того, он предвкушал, как заработает на штрафах многие миллионы сестерций; осведомители уже сбегались к нему со всех сторон, волоча длинные списки.
Количество пойманных зависело от места. Скажем, Катулу Цезарю очень не понравилось в Эзернии, городе, расположенном в сердце Самния, где Мутил уговорил сбежать почти всех, не считая горстки самых недоверчивых, и где римские граждане и латиняне не могли помочь ему доносами. О том, чтобы самниты выдавали соплеменников, даже за большие деньги, не могло идти и речи. Поэтому с оставшимися пришлось расправиться в показательном порядке (во всяком случае, как это понимал Катул Цезарь): председатель суда нашел среди охранников особенно жестокого человека, которому и поручил наказывать виновных кнутом. Это не делало пребывание в Эзернии менее скучным, поскольку закон предписывал разбираться с каждым новым «гражданином» по отдельности. Время чаще всего тратилось впустую: оказывалось, что очередной вызванный более не проживает в Эзернии. Живой человек появлялся перед судом всего раз в три-четыре дня — встречи, которых Катул Цезарь просто жаждал. Он никогда не отличался малодушием, поэтому не обращал внимания на гневный ропот и злобное шипение, встречавшие его повсюду, где бы он ни появился, а также на открытые проявления ненависти, обращенные не только против него, но и против его судей, писцов и ликторов и даже людей из охраны. Всадники то и дело оказывались на земле из-за оборванных постромок, питьевая вода взяла за правило протухать, все насекомые и пауки Италии собрались в одном месте — там, где квартировали члены суда с присными, змеи облюбовали их сундуки и постели. Повсюду находили кукол, обернутых в окровавленные, вывалянные в перьях тоги, а также дохлых цыплят и кошек. Отравления негодной пищей стали повторяться настолько часто, что председатель суда ввел обычай насильственно кормить рабов за несколько часов до того, как принимал пищу сам, а также выставлять при съестном караул.
Иначе сложилось у великого понтифика Гнея Домиция Агенобарба в Альбе Фуценции: он оказался весьма мягкосердечен. Этот город был, подобно Эзернии, оставлен жителями, виновными в подлоге, поэтому минуло шесть дней, прежде чем перед судом предстала первая жертва. На этого человека никто не доносил, однако он оказался достаточно состоятельным, чтобы уплатить штраф и гордо не опускать головы, когда великий понтифик Агенобарб отдавал распоряжение об изъятии всего его имущества. Человек из стражи, которому был вручен кнут, слишком рьяно взялся за дело, и председатель распорядился прекратить избиение, когда все на расстоянии десяти шагов от распластанной жертвы было забрызгано кровью. Следующему виновному повезло больше: его бичевал уже другой человек, и так несильно, что даже не рассек ему кожу. Великий понтифик, помимо прочего, обнаружил неприязнь к осведомителям, каковой не подозревал в себе прежде. К счастью, таковых оказалось немного, но все — возможно, именно из-за малой численности — были ему отвратительны. Не платить награды он не мог, зато подвергал осведомителей столь пространному и въедливому допросу относительно их собственного гражданского статуса, что те вскоре сочли за благо лечь на дно. Как-то раз обвиненный в подлоге оказался отцом троих детей-уродцев, страдающих к тому же умственной недоразвитостью. Агенобарб сам тайком уплатил за него штраф и категорически запретил изгонять беднягу из города, где его потомству было все же лучше, чем под открытым небом.
Итак, при одном упоминании Катула Цезаря самниты гневно плевались, зато великий понтифик Агенобарб заслужил в Альбе Фуценции уважение, так как к марсам относились более доброжелательно, чем к самнитам. В остальных судах все было по-разному: одни председатели были беспощадны, другие снисходительны, третьи — под стать Агенобарбу. Однако ненависть к римлянам зрела повсеместно, и жертв преследований оказалось предостаточно, чтобы сцементировать желание италиков сбросить римское иго, невзирая на смертельную опасность. Ни одному суду не хватило бесстрашия, чтобы послать своих вооруженных охранников туда, где скрылись бежавшие из городов.
117 
