262 
Пятидесятилетний Вентидий тоже являлся выходцем из Пицена, и его собственная история была намного более унизительной, чем история Сальвидиена. Еще совсем юнцом он, как пленник, принимал участие в триумфальном параде отца Помпея Великого, отмечавшего свои победы над италийцами в Италийской войне. Дальнейшая жизнь сироты также не была сладкой, и только брак с богатой вдовой из плодородной области Розея дал ему шанс всплыть наверх. Поскольку Розея славилась лучшими в мире мулами, он тоже занялся их выведением. Выращивал армейских мулов и продавал генералам, таким как Помпей Великий. Отсюда и его презрительное прозвище Мулион, «погонщик мулов». Без образования и хорошей родословной он все же мечтал стать командиром. Знал за собой такие способности. Но мечтания казались несбыточными, пока Цезарь не перешел Рубикон. К тому времени он уже хорошо знал Вентидия. Вентидий встал на сторону Цезаря и принялся ждать. К сожалению, Цезарь предпочел сделать его квартирмейстером. Как человек педантичный и добросовестный, Вентидий хорошо справлялся с работой, будь это устройство жилья для младших военных трибунов, раздача еды либо обеспечение легионов техникой или вооружением. Но в душе он все-таки надеялся стать подлинным генералом. И был уже совсем близок к заветной цели. Цезарь обещал ему преторство в следующем году, а преторы командовали армиями и не служили квартирмейстерами.
Вполне понятно, почему Вентидий не повел и бровью, когда богатый, привилегированный Гай Меценат пришел жаловаться, что жалкий мужлан из Пицена вселяется в его комнату.
— Ответ прост, Меценат, — сказал он. — Сделай то же, что делают в подобных случаях остальные. Арендуй себе дом за свой счет.
— Ты думаешь, я не сделал бы этого, если бы было что арендовать? — рассердился Меценат. — Мои слуги живут в сарае!
— Какая жалость, — жестко ответил Вентидий.
Реакция Мецената на такое отсутствие понимания была типичной для богатого, привилегированного молодого человека. Не впустить Сальвидиена он не мог, но и стеснять себя не захотел.
— В результате я занимаю пятую часть комнаты, достаточно большой для двух обычных трибунов, — пожаловался Сальвидиен Октавию и Агриппе.
— Я удивляюсь, что ты не задвинул его на его половину и не посоветовал ему проглотить это, — сказал Агриппа.
— Если я это сделаю, он обратится в высший офицерский совет и обвинит меня в нарушении порядка, а я не хочу заслужить репутацию скандалиста. Вы не видели этого Мецената. Пижон с большими связями, — сказал Сальвидиен.
— Меценат, — задумчиво произнес Октавий. — Необычное имя. Звучит так, словно он из этрусков. Интересно было бы посмотреть на него.
— Замечательная идея, — оживился Агриппа. — Пошли.
— Нет, — возразил Октавий. — Я лучше сделаю это один. А вы пока можете устроить междусобойчик или соорудить небольшой пикничок.
Итак, Гай Октавий вошел в комнату в одном из зданий для младших военных трибунов. Гай Меценат, который что-то писал, недовольно поднял голову.
Четыре пятых пространства было занято его мебелью. Хорошая кровать с перьевым матрацем, портативный ящик с отделениями для свитков и для бумаг, ореховый рабочий стол с весьма неплохой инкрустацией, такое же кресло, ложе и низкий обеденный стол, консольный столик для вина, воды и закусок, походная кровать для личного слуги и дюжина больших деревянных, обитых железом сундуков.
Владелец всего этого хаоса, Меценат, был явно человеком не военного типа: маленького роста, толстый, с обыкновенным лицом, одет в тунику из дорогой узорчатой шерсти, на ногах фетровые шлепанцы. Темные, искусно постриженные волосы, темные глаза, влажные красные губы, постоянно надутые.
— Приветствую, — сказал Октавий, садясь на сундук.
Одного взгляда было достаточно, чтобы Гай Меценат понял, что перед ним равный ему. Он встал, приветливо улыбаясь.
— Приветствую. Я — Гай Меценат.
— А я — Гай Октавий.
— Из консулярской семьи Октавиев?
— Семья та же, да, но другая ветвь. Мой отец умер претором, когда мне было четыре года.
— Вина? — предложил Меценат.
— Благодарю, нет. Я не пью вина.
— Извини, я не могу предложить тебе кресло, я вынужден был его вынести, чтобы освободить место для одного мужика из Пицена.
— Ты имеешь в виду Квинта Сальвидиена?
— Да, его. Тьфу! — Меценат состроил презрительную гримасу. — Денег нет, слуга только один. Он даже не сможет вложить свою долю в приличный совместный стол.
262 
