91 
Маркус жил в другом измерении с тех пор, как умер Карел. И казалось, прошло уже так много времени, что можно было и состариться. После первого ужасного потрясения, вызванного этой новостью, Маркус почувствовал себя сраженным, бесполезным и лишившимся цели. Карел был своего рода великим символом. Маркус был готов размышлять о Кареле, бороться с ним, терпеть от него обиды, возможно, спасти Карела, но он не мог справиться с этим внезапным прощанием. Маркус остался один на один со своей прежней любовью к брату, с которой ничего не мог поделать. Теперь его мучил вопрос: прояви он больше привязанности, больше понимания — возможно, даже некоторую жесткость, — удалось бы ему спасти брата? Маркуса терзала мысль о том, что Карелу, видимо, было что-то нужно от него.
Почему умер Карел? Что за демон, что за призрак, которого невозможно вынести, заставил угаснуть это огромную жизненную силу? Был ли Карел в отчаянии и что это за отчаяние? Или его уход был обдуманным поступком — и, как оказалось, последним на долгом пути циничных проявлений? Как можно связать этот поступок с той страстью в Кареле, которую Маркус был готов боготворить? Может, чистая случайность или непредвиденное обстоятельство привело Карела к смертельному исходу? Или он умер под воздействием настроения?
Маркусу было невыносимо думать о брате как о человеке, потерпевшем поражение. Ему необходимо, и сейчас он понял, как далеко из детства протянулась эта необходимость, видеть Карела сильным и властным. Сам же он жил за счет этой силы, даже когда осуждал ее, — возможно, особенно когда осуждал. На самом деле он стал считать Карела мудрым колдуном. Черная философия Карела резанула острием правды. Правда почти всегда немного ранит, вот почему мы так мало знаем о ней. Правда Карела походила на агонию. Но может ли такая правда родиться на свет, и если нет, то правда ли она? Карел пережил это, возможно, обезумел и умер от этого. Маркус ощутил только легкое прикосновение правды и отпрянул, пережив достаточно для того, чтобы понять всю фальшь написанного им в книге. Он воображал, что у него еще есть время учиться у Карела, помочь Карелу. Этот внезапный конец оставил ему боль замешательства и вновь и вновь возвращающиеся сомнения. Может, все это было всего лишь прахом и пеплом — и страсть Карела, и его собственные раздумья? Наверное, смерть доказала это? Возможно, любая смерть доказывает это.
Большой мебельный фургон стоял у дома священника, выносили как раз последнюю вещь. Маркус встал в стороне и задумчиво наблюдал. Он узнал кое-что из вещей, находившихся когда-то в доме его отца. Вещи, вещи… они переживают нас и переходят в новые места действия, о которых мы ничего не знаем. Его обидело, что Мюриель не посоветовалась с ним, как распорядиться мебелью, не вся она поедет в Бромли. А также он считал, что ей следовало предложить ему что-нибудь на память о Кареле. Теперь ему казалось что Карела тоже упаковали и проворно увезли. Тайна Карела сократилась до размера скамеечки для ног.
Задняя дверца фургона с громким лязгом закрылась, и грузчики вскарабкались в кабину. Фургон медленно тронулся. Его большая квадратная тень проползла по красному кирпичному фасаду и коснулась серого основания башни Рена. Дверь дома священника оставалась открытой, и со своего места Маркус видел пустой холл. Дом превратился в пустую скорлупу, пространство, которое вот-вот поглотится атмосферой. Вскоре он будет существовать только в памяти; и в действительности, при бледном прозрачном солнечном свете он уже выглядел как воспоминание. Он казался живым и в то же время не совсем настоящим, как цветная фотография, проецированная в темной комнате. Маркус размышлял, следует ли ему зайти, но боялся. Он был уверен, что Мюриель и Элизабет все еще там.
Пока он ждал, а звуки со строительной площадки со скрежетом пролетали над его головой, сливаясь с речным воздухом, рядом с ним упала другая тень. Подъехало такси и остановилось у дома. Шофер вышел, подошел к открытой двери и позвонил в колокольчик, прозвучавший громко и странно в пустом доме. Маркус наблюдал. Издалека раздалось эхо медленных, удивительно тяжелых шагов. Затем в раме дверного проема он увидел двух девушек, неподвижных, как будто они стояли там уже долгое время, их бледные лица почти соприкасались, а тела, казалось, переплелись. Потрясенный, он обнаружил, что Мюриель несет Элизабет на руках. Шофер бросился вперед. Ноги Элизабет осторожно коснулись скользкого тротуара. Маркус увидел ее обращенное к нему лицо, удлиненное и бледное, наполовину скрытое распущенными волосами с металлическим блеском, отливавшим при солнечном свете слегка зеленоватым серебром. Это было и в то же время не было лицо той нимфы, которую он знал. Большие серо-голубые глаза болезненно прищурились от яркого света и встретили его взгляд рассеянно, без всякого интереса. Теперь ей помогали сесть в такси. Мюриель последовала за ней, и дверь захлопнулась. Такси поехало по узким дорогам строительной площадки, все уменьшаясь и уменьшаясь, пока не скрылось в узком лабиринте города. Элизабет не узнала его.
91 
