.
Очередная сказка о Золушке 
76 
— Послушай меня, черт тебя побери!
— Убирайся из моей кухни, — сказала Пэтти, повернувшись и уперев руки в бока.
— Это не твоя кухня. Ты всего лишь обыкновенная служанка. И не забывай об этом.
— Ах ты, маленькое отродье, — бросила Пэтти, начиная поднимать голос, — убирайся отсюда, пока я тебя не отшлепала.
Мюриель стала наступать на попятившуюся Пэтти.
— Не смей прикасаться ко мне, Пэтти О'Дрисколл. Я разорву тебя на куски.
Мюриель взяла за ручку кастрюлю с супом:
— Прекрати, ты отвратительная, плохо воспитанная маленькая обезьяна! Говорю тебе, убирайся из моей кухни!
— Ты убила мою мать, — сказала Мюриель. — Ты убила мою мать, черная сука из преисподней.
Пэтти, все еще пятившаяся, теперь остановилась и оскалила зубы. Оба ряда зубов сверкали. Она выкрикнула:
— Ты не дала своему отцу жениться на мне. Ты разрушила всю мою жизнь. Я ненавижу тебя за это. И всегда буду ненавидеть.
Мюриель взмахнула тяжелой кастрюлей. Пэтти закричала, когда горячий суп выплеснулся коричневым потоком. Большая часть супа вылилась на пол, но немного попало на чулки и фартук Пэтти. Пэтти продолжала пронзительно кричать. Мюриель швырнула пустую кастрюлю через кухню.
Вошел Карел, а за ним Юджин. Крики Пэтти превратились в рыдания. Карел оценил происходящее и обратился к Мюриель:
— Чем скорее ты оставишь этот дом, тем лучше. Позаботься об этом.
Затем он обратился к Пэтти:
— Успокойся, Пэтти, мисс Мюриель скоро покинет нас. Мы должны попытаться быть добрыми к ней в оставшееся время. Ну, ну, не плачь, моя Пэттикинс. Тебе же не очень больно, не правда ли?
Карел обнял рыдающую Пэтти.
Мюриель прошла мимо Юджина и вышла из кухни.
Глава 19
Маркус Фишер пребывал в состоянии приближающегося экстаза. Он уютно устроился перед ревущим огнем в гостиной Норы Шэдокс-Браун. Занавески были задернуты, чтобы не впускать серый, как сталь, полуденный свет. Под мягким освещением лампы ирландская льняная скатерть была усыпана золотистыми крошками от торта Мадейра. Маркус поставил пустую чайную чашку на тарелку, испачканную клюквенным желе, хотя Нора часто просила его так не делать. Он сказал:
— Но самое главное — его серьезность, его страсть. Нора наклонилась и поставила чашку Маркуса назад на его блюдце.
Она сказала:
— Ничего из того, что ты рассказал, не убеждает меня в его серьезности. Он или безумен, или насмехается над тобой.
— О, ты не понимаешь!
Маркус чихнул.
— Ну вот, я же говорила, что у тебя начинается простуда.
— У меня не начинается простуда.
Маркус сделал все от него зависящее, чтобы описать Норе свою встречу с Карелом, испытывая соблазн считать ее неким мистическим явлением. Объясняя аргументы Карела, он слегка исказил картину, представив ее как спокойную дискуссию двух братьев, в которой он играл свою роль. Это не было полностью обманом — в ходе дискуссии Маркус много думал об ответах, пока Карел говорил, или по крайней мере анализировал их впоследствии. Чего он не сказал Норе, так это того, что Карел ударил его. Этот удар был чем-то слишком личным. Нора не смогла бы понять его, она бы восприняла его как новое доказательство неуравновешенности Карела. Тогда как на самом деле этот удар был задуман для его просвещения. И более того, позднее все взвесив, Маркус стал думать, что это знак любви. Брат заставил его существовать, хотел, чтобы он был в минуту их напряженной близости друг к другу. Любовь — имя такой близости.
Маркус должен был признаться, что находится сейчас в состоянии, которое можно определить только как влюбленность в Карела. Сначала он был ошеломлен необычным красноречием и слишком потрясен ударом, чтобы осознать это. Но когда он, выйдя на улицу, брел по сильному вечернему холоду, все его существо, казалось, обновилось. Он как будто излучал тепло и свет, ощущая счастье, которое, казалось, било ключом прямо из его головы, заставляя глаза смотреть изумленно, а губы — раздвинуться в глуповатой улыбке. Состояние было настолько непроизвольным, что он сначала просто не мог понять его, затем догадался, что оно в какой-то мере вызвано тем, что Карел ударил его. Потом окруженный ореолом образ Карела вырос перед ним и с тех пор поглотил его.
Когда он возвратился домой в свою комнату в Эрлз-Корт, то обнаружил, что все его тревоги исчезли. Он осмотрел комнату, как электротехник, ищущий дефекты проводки. Она изменилась — как будто из нее убрали какой-то зловещий, затянутый паутиной мусор. То, что делало тусклым свет, то, что стояло в углу и пугало его, исчезло. Маркус заполнил комнату светом своего нового существа, Маркус и комната плыли над Лондоном, как яркий воздушный шар. Он стоял посреди комнаты и смеялся.
76 
