Принесли образец из тех еще запасов. «Ешь!» — сказали обывателю.
Кушает обыватель пряник — и задумывается. Доел окончательно, просветлел глазами и бух в ноги государю.
— Ваше Величество! — говорит. — Вспомнил! Верно, едал этот пряничек. Доводилось. Все расскажу! Не велите только этому мордастому больше хлестать меня, а то память замутняется… Шуряк у меня, Ваше Величество, по торговым делам в Тридесятое царство ездил. И там, сукин кот, спутался с одной придворной кондитершей. Она ему будто и принесла в подоле десяток этих пряничков. А уж он нам в гостинец привез…
Тут у Его Величества промелькнула в глазах какая-то мысль. Поднялся он, не обращая больше внимания на обывателя, а также забыв, видимо, про обещанные хромовые сапоги, и приказал:
— Трубите поход!
Наутро всеми наличными силами обложили царский дворец Тридевятого государя. Обложили, стреляют под окнами, кричат:
— Выходи!
Надел Тридевятый государь чистую рубаху, с женою, с детками попрощался и вышел принять мученическую смерть.
Только смотрит: никакой мученической смерти ему как будто не приготовлено. Наоборот, идет навстречу сам Тридесятый государь, руки протягивает и ласково улыбается. А позади него приближенные топчутся с виноватыми лицами.
— Ваше Царское Величество, дорогой брат и сосед! — склоняет голову Тридесятый государь. — Тут, в результате недоразумения, мы вам некоторый ущерб нанесли. А именно — вот у нас подсчитано — пожгли восемь городов и сто двадцать деревень. Так вы, прошу вас, не огорчайтесь. Города эти мы вам отстроим. Насчет деревенек я даже и говорить не хочу. Сразу, как только ворочусь, присылаю вам на два года всех своих плотников. Кроме того, землицы вам прирежу. К вам же, Ваше Величество, будет единственная просьба: поставляйте нам свои замечательные медовые прянички, сколько можете. А насчет валюты не беспокойтесь— будем платить, как положено, на общих основаниях…
Этим историческим фактом и завершилась великая пряничная кампания. С тех пор Тридесятое и Тридевятое государства опять живут друг с другом мирно.
Из Тридевятого в Тридесятое, помимо масла, хомутов, колчедана и дубовой клепки, шлют еще и медовые пряники.
Из Тридесятого в Тридевятое эти прянички иногда в гостинец привозят… некоторые оборотистые люди.
КАК ЭТО НАМ УДАЕТСЯ?
В данном случае, читатель, пишу не рассказ.
Но и не статью, поскольку то, о чем хочу поговорить, меня лично касается — моей работы и моего (извиняюсь за высокопарность) гражданского самочувствия.
А что же тогда пишу?
Ну, скажем, исповедь…
Хотя нет: исповедь — это уж очень ответственно. И саморазоблачительно как-то. А мне себя разоблачать вроде особенно не в чем. То есть, конечно, есть в чем, но в сегодняшнюю задачу не входит.
Так о чем же все-таки написать собираюсь? А вот о чем, наверное: о застарелом одном недоумении, которое с годами не только не рассеивается, но даже крепнет.
Недоумение, согласитесь, жанр размытый. Даже и вовсе никакой не жанр. И поэтому я, возможно, буду непоследователен, перескакивать буду с предмета на предмет. За что прошу меня великодушно извинить.
Ну-с, начнем.
Мне нередко задают вопросы — и в письменном виде, и устно, и особенно по телефону. И чаще других задают такой: «Как вам это удалось?»
Я, допустим, пишу: «У бурмистра Власа бабушка Ненила починить избенку лесу попросила». Влас, как известно, ответил: «Нету. И не жди — не будет». А бабушка ему: «Вот приедет барин, барин нас рассудит». Далее: приезжает «барин», косо пишет на бабушкином заявлении: «Отпустить при возможности». Бабушка с этим заявлением опять к Власу. Влас тычет прокуренным пальцем в резолюцию:
— Ну, видишь теперь?
— Чаво? Чаво мне видеть-то? — волнуется бабушка и цепляет очки. — Но дак вижу: отпустить сказано.
— «Вижу!» — передразнивает ее грубиян Влас. — Да ты куда смотришь? Ты дальше читай. Вот! «При возможности». Поняла теперь?
— Чаво я поняла? Ничаво я не поняла, — обижается бабушка. — Табе приказано отпустить — вот и отпущай.
— Отпущай! — веселится Влас. — От люди!.. Дак ведь нет возможностей-то. Лимиты, бабка, кончились. Исчерпаны… на текущий год. Ему там хорошо резолюции накладывать. Барин! А тут крутись.
Еще дальше: бабушкин внук пишет под ее диктовку жалобу начальнику «барина». Начальник на каком-то совещании, отпустив всех, придерживает «барина» и, недовольно морщась, говорит: