Отряд переглянулся.
— Э… мне подходит, — осмелилась Шафти. — Если и другие не против.
— Но ведь у твоего ребенка не будет отца, — произнесла Полли.
— Он наверняка уже мертв, кем бы он ни был, — вздохнула Шафти.
— Генерал — влиятельный человек, — сказал Клогстон. — Он мог бы…
— Нет, я на это не куплюсь, — высказалась Тонк. — Это дрянная ложь. К черту их.
— Лофти? — обратилась Полли.
Лофти зажгла спичку и уставилась на нее. Она могла найти спички где угодно.
Высоко вверху раздался новый бум.
— Маледикт?
— Пппусть иддет как иддет. Я прротив.
— А вы, лейтенант? — спросил Клогстон.
— Это бесчестно, — ответил Блуз.
— У вас могут быть проблемы, если не согласитесь. С карьерой.
— Полагаю, майор, у меня все равно ее не будет, что бы ни случилось. Нет, я не буду жить во лжи. Теперь я понимаю, что я никакой не герой. Просто кто-то, кто хотел им быть.
— Спасибо, сэр, — улыбнулась Полли. — Э… Нефрития?
— Один из тех троллей, что ареставали меня… ударил меня сваей дубиной, а я бросела в него стол, — ответила Нефрития, смотря на пол.
— Это плохое обращение с зак… — начал Блуз, но Клогстон его остановил:
— Нет, лейтенант, я кое-что знаю о троллях. Они предпочитают… действия. Так что… он довольно привлекательный парень, а, рядовой?
— У меня харошее предчуйствие, — покраснела Нефрития. — Так что не хачу, штоб меня отправили дамой. Там ничего для меня нет.
— Рядовой Игор… ина? — позвал Блуз.
— Я думаю, нам стоит сдаться, — ответила Игорина.
— Почему? — спросила Полли.
— Потому что Уоззи умирает, — она подняла руку. — Нет, прошу, не скучивайтесь вокруг. Дайте ей воздуха. Она не ела. И я не могу найти здесь никакой воды. — Она посмотрела вверх покрасневшими глазами. — Я не знаю, что делать!
— Герцогиня говорила с ней, — сказала Полли. — Вы все слышали. И вы помните, что мы видели в склепе.
— А я сказала, что не верю во все это! — воскликнула Тонк. — Это все ее… разум. Они сделали ее чокнутой. И мы все так устали, что могли увидеть что угодно. А эта чепуха, что она попадет в главнокомандующие? Ну что ж, мы здесь, и я не вижу никаких чудес. А вы?
— Не думаю, что она захотела бы, чтобы мы сдались, — произнесла Полли.
Нет.
— Вы слышали это? — спросила Полли, хотя она сама не была уверена, проникли ли эти слова в ее голову через уши.
— Нет, я не слышала! — крикнула Тонк. — Я не слышала этого!
— Не думаю, что мы можем пойти на этот компромисс, сэр, — ответила Полли майору.
— Тогда и я не буду, — быстро произнесла Шафти. — Я не… это было… я пошла только потому… но… в общем, я остаюсь с вами. Эмм… что они сделают с нами, сэр?
— Наверное, посадят в камеру, надолго, — ответил майор. — Они были добры к вам…
— Добры? — переспросила Полли.
— Ну, они думают, что добры, — поправил Клогстон. — А они могут быть намного хуже. К тому же, война продолжается. Они не хотят выглядеть ужасно, но Фрок стал генералом вовсе не потому, что был хорошим мальчиком. Я должен предупредить вас насчет этого. Вы все еще отклоняете предложение?
Блуз посмотрел на своих людей.
— Полагаю, что так, майор.
— Хорошо, — ответил Клогстон и подмигнул.
Хорошо.
Клогстон вернулся к своему столу и сложил бумаги.
— Якобы обвиняемые, сэр, к сожалению, отвергли ваше предложение.
— Да, так я и полагал, — произнес Фрок. — В таком случае, они будут возвращены в камеры. С ними разберемся позже. — Что-то снова ударилось в стену извне, и побелка посыпалась вниз. — Это зашло слишком далеко!
— Мы не пойдем в камеры! — выкрикнула Тонк.
— Значит, это мятеж, сэр! — отозвался Фрок. — И мы знаем, как с этим бороться!
— Простите, генерал, значит ли это, что трибунал согласен, будто эти дамы являются солдатами? — спросил Клогстон.
Генерал Фрок уставился на него.
— Не пытайтесь запутать меня формальной чепухой, майор!
— Вряд ли это чепуха, сэр, это ведь самая основа…
Нагнитесь.
Слово было всего лишь крошечным предложением в голове Полли, но так же казалось, будто оно прочно связалось с ее центральной нервной системой. И не только ее. Отряд нагнулся, Игорина прикрыла собой тело своей пациентки.
Половина потолка обрушилась вниз. Люстра упала, превратившись в калейдоскоп разбитых призм. Зеркала бились. А потом наступила сравнительная тишина, нарушаемая лишь запоздавшими ударами штукатурки и звоном осколков.