– Господи, я… я… я ездила к маме, мне было так плохо… но он вернулся! Мой малыш вернулся! – Кендра задыхается, на глазах выступают слезы радости. – Тото вернулся…
– Вы ведь не издеваетесь надо мной, правда? – умоляюще спрашивает Мэрилин. – Грег? Кэсси? – Она злобно смотрит на Кендру. – А ну пошла вон отсюда! Убирайся! И забирай этого отвратительного крысеныша!
– Мне пора, – говорит Кендра, улыбаясь подругам, и направляется к двери.
Они следуют за ней.
Стефани разворачивается и с презрением смотрит на разбушевавшуюся Мэрилин.
– Дам тебе совет: попробуй хуй. Или по крайней мере найди тетку, которая действительно умеет работать языком.
– Ого! Ни черта себе, ну ты молодец, сестренка! – кричит Стейси, подражая негритянскому выговору и «дает пять» Стефани.
Они выходят из здания, и Мэрилин вопит им вслед:
– Вы не смеете оскорблять меня на рабочем месте! Я сейчас же вызову полицию! Вы вторглись сюда без разрешения, ясно? Без разрешения!
– Гос-споди! – восклицает Стейси, когда они выходят на улицу. Крики Мэрилин все еще звенят в ушах. – Слушай, что там произошло?
– Видимо, мне пора искать новую работу, – говорит Кендра, с удовольствием вдыхая запах Тото.
– Ого! – улыбается Стейси, думая о заработках Кендры и пустой комнате в ее квартире.
Стефания гладит собаку по головке.
– Повар стирал и вдруг услышал, что сверху, из вентиляционной трубы доносится какой-то шум. Он оставил тебе записку, но тебя не было дома. Мы думали, ты появишься сегодня в ресторане.
– Я не заезжала домой… Я приехала сюда сразу от родителей…
– У нас был настоящий пир! – распевает Стейси. – Повар приготовил целую тарелку кабаньего мяса. Я так испугалась, когда он отвел нас на кухню и велел, чтобы я открыла дверь холодильника! Представляешь, открываю, а на меня смотрит кабанья голова! Ну и тип!
– Спасибо вам большое! Вы – самые лучшие! – пылко заявляет Кендра, и тут у нее звонит телефон. Она начинает быстро копаться в сумке, не выпуская Тото из рук.
– Приве-е-ет, – воркует Кендра, прижимая к уху трубку. – Хорошо, хорошо… нет… сегодня вечером, у тебя, в одиннадцать. Отлично. Пока!
Стефани чувствует, как внутри нее растет нечто ужасное и что скоро оно отвалится словно кусок свинца. Она не в силах вымолвить ни слова.
Стейси беззаботно щебечет:
– А кто это?
– Трент. Позвонил мне сегодня утром. Говорит, его преследует какая-то помешанная на психологии телка, – спокойно заявляет Кендра. – На прошлых выходных они с этой дешевкой напились и стали обжиматься, и с тех пор она бомбардирует его эсэмэсками, мейлами и звонками. Ну, вы знаете таких, – пожимает она плечами. – Схожу развеселю его, – улыбается она, не замечая, как кровь отливает от лица Стефани. – Но сейчас я хочу немного пообщаться с маленьким принцем. – Кендра кивает на собачку, смахивает слезинки, которые, несмотря на улыбку, появляются в глазах, и добавляет: – Наедине. Спасибо… вы такие классные!
Стефани задыхается. У нее кружится голова, и она не слышит ничего, кроме звона в ушах и рева автомобилей. Она видит, как Стейси что-то шепчет Кендре, а та машет им на прощание, поворачивается и быстро идет по Кларк-стрит. Тото гордо сидит на руках у хозяйки и свысока смотрит на других собак.
Мисс Аризона
Я уже не чувствую холода и отчаяния. Мое время пришло, но мне нет до этого дела. Да и с чего мне беспокоиться, Господи? Без нее я не уеду, а взять ее с собой, черт побери, тоже не могу.
Я не чувствую вообще ничего: ни рук, ни ног, я даже не могу точно сказать, закрыты у меня глаза или открыты. Наверное, это не так уж важно. Мне остались лишь мысли. Они ни хрена не стоят, но не уходят ни на миг. Фишка в том, что здесь мороз, и я от него сдохну, а снаружи, за толстыми каменными стенами, люди плавятся от жары. Наверное, все мы когда-то уйдем. Это та самая загадка, в которую и за тысячу лет не въедешь.
Думаю, я заплатил за свое высокомерие, как и он. Я наконец-то понял этого сбрендившего пьянчугу: он просто еще один придурок, напоровшийся на острие собственного тщеславия. Начинаешь думать, что ты крутой чувак: хладнокровный пиздобол с большим хером, художник, короче. А все остальные – да просто гребаные манекены. И вот ты решаешь, будто можешь творить, что пожелаешь. Это дает тебе какие-то права. А на самом деле прав у тебя ни хрена нет.
С чего же все началось?