112 
— Мужик что надо. Все при всем.
И она ушла и села, захлопнув с грохотом дверцу, в машину. Он забросил коврик на заднее сиденье, торопливо сел в машину и принялся сосредоточенно маневрировать, пытаясь выехать с поляны.
— Значит, так у тебя заведено? — поинтересовался он. Говорил Пол сдержанно и отстраненно. Она подумала, что если всего мгновение назад он задал ей вопрос сам по себе, как мужчина, то теперь он снова говорил с ней как доктор, к которому она пришла на прием. Она думала, что хочет только одного: скорее доехать до дома, и чтобы все это кончилось, и чтобы она наконец смогла прийти домой и расплатиться. То, как они только что занимались любовью, теперь в ее сознании было прочно связано с воспоминаниями о муже и о том, как ее тело сжималось и отдалялось от Джорджа, потому что сейчас ее душа сжималась и отдалялась от этого нового мужчины.
— Значит, так у тебя заведено? — снова спросил он.
— Что заведено? — она засмеялась. — А, понимаю.
И она посмотрела на него, словно не веря своим глазам, как на сумасшедшего. А Пол сейчас и вправду напоминал слегка помешанного, лицо его было искажено терзавшим его подозрением. Сейчас он уже вовсе не был доктором, ведущим прием, а был просто мужчиной, враждебно по отношению к ней настроенным. Теперь и она уже была настроена против него, и она зло рассмеялась и сказала:
— Все-таки ты очень глуп.
И больше они не сказали друг другу ни слова, пока не выехали на основное шоссе и не влились в густой поток машин, медленно ползущий обратно, в город. Тогда он заметил, уже другим голосом, по-товарищески предлагая мир:
— В конце концов, не мне тебя судить. Моя личная жизнь вряд ли может служить образцом для подражания.
— Надеюсь, я оказалась для тебя приемлемым развлечением.
Он выглядел очень озадаченно. Он казался ей глупым, потому что он ничего не понимал. Она видела, как он старается подобрать слова и, так и не высказав их, отбрасывает их как непригодные. И она не стала ему помогать, не дала ему возможности высказаться. Она чувствовала себя так, словно ей нанесли, и сделали это преднамеренно, один за другим несколько ударов, нацеленных куда-то прямо ей под грудь. От этих ударов ей было так больно, что она задыхалась, была почти готова хватать воздух ртом. Ее губы дрожали, но она скорее умерла бы, чем позволила бы себе при нем расплакаться. Отвернувшись от него, Элла какое-то время наблюдала за сельским пейзажем, который уже начал погружаться в тень и в прохладу, а потом она начала говорить сама. Она умела, когда задавалась такой целью, быть жесткой, злой, занимательной собеседницей. Она развлекала его изощренными сплетнями из журнальной жизни, рассказывала о делах Патриции Брент, и так далее, и так далее, при этом презирая его за то, что он позволил ей себя подменить и выставить напоказ поддельный образ. Она все говорила и говорила, а он молчал; и, когда они подъехали к дому Джулии, она быстро вышла из машины и оказалась у двери прежде, чем он успел ее нагнать. Она возилась с ключом, пытаясь вставить его в замок, когда он подошел сзади и сказал:
— А твоя подруга Джулия не смогла бы вечером уложить твоего сына спать? Если хочешь, мы можем сходить на спектакль. Нет, в кино, сегодня воскресенье.
Она буквально задохнулась от изумления:
— Но я не собираюсь с тобой больше встречаться. Неужели ты думаешь, что я буду с тобой встречаться?
Стоя сзади, он положил руки ей на плечи и сказал:
— А почему бы и нет? Я тебе понравился, и не имеет смысла притворяться, что это не так.
Элла не нашлась что ответить, это был не ее язык. И сейчас она уже не помнила и, даже если и постаралась бы, не смогла бы вспомнить, как счастлива она была с ним на лужайке. Она заявила:
— Я не буду с тобой встречаться.
— А почему нет?
Она яростно скинула его руки со своих плеч, вставила ключ в замок, повернула его и сказала:
— Я не спала вообще ни с кем очень долго. Не считая небольшого романа, который длился одну неделю, два года назад. Прелестный был роман…
Она увидела, что Пол поморщился, и это доставило ей удовольствие, потому что она сделала ему больно и потому что она лгала, роман не был прелестным. Но, теперь уже говоря правду и обвиняя его каждым атомом своей плоти, Элла сказала:
— Он был американцем. Он никогда меня не обижал, ни единого разу. Он вовсе не был хорош в постели, думаю, так принято у тебя говорить о таких вещах, да? Но он меня не презирал.
112 
